Тёмно оранжевые шторы были плотно закрыты. Лариска потянула за шнур, и они, издавая шелестящий звук, поехали в разные стороны. Носясь как метеор по комнатам, она отточенными до автоматизма движениями навела порядок за два часа. Потом, включив телевизор, устроилась в огромное, обтянутое белой кожей, мягкое, кресло. Смотреть большой цветной телевизор, после их допотопного чёрно – белого, было сверх блаженства. Лариска, научившись быстро справляться с работой по дому, каждый день позволяла себе эту роскошь. Вот и сейчас, она неотрывно смотрела на экран, сопереживая героям очередного сериала.
***
Еле дождавшись, когда за Лариской захлопнется дверь, бабка достала из шкафа коричневое, побитое в нескольких местах молью, драповое пальто, шерстяную юбку и в мелкую полоску блузку. Переодевшись и расчесав, когда-то густые и чёрные, но сейчас уже седые и редкие волосы, повязала платок. Несколько дней, бабку изводила тревога. Её дочь, исчезнувшая с уголовником, сразу после рождения Лариски и не дававшая о себе знать все эти годы, вдруг объявилась, что бы потребовать от матери жилплощадь и предъявить материнские права на своих детей. Бабка не могла себе простить, что сразу после исчезновения дочери, проявив слабость, не стала оспаривать решение органов попечительства. Ей не позволили одной, без мужа, которого она после исчезновения дочери, похоронила, воспитывать двух детей. И бабке пришлось согласиться, на то, что бы внука отправили в детский дом. Все эти годы она безмерно страдала. Каждый раз её сердце разрывалось от тоски и боли, когда она вспоминала глаза внука, полные горя и безысходности. Она так и не смогла больше заставить себя посмотреть в эти глаза.
Когда Лариске исполнилось три года, то объявлялся её отец. Бабка вначале обрадовалась, но когда, однажды, вернулась с работы, то обнаружила, что в квартире не осталось ни одной ценной вещи. Кроме тех, что хранилось в сундуке. Не поддался замок зятю. Крепким орешком оказался для него.
Тогда она решительно сказала:
– Ни дочери, ни зятя у меня больше нет! Так бабка и похоронила их в своей памяти.
С годами, она всё больше замыкалась в себе. Круг её знакомых и подруг постепенно сужался и, наконец, она вообще перестала общаться даже с соседями. Она и жила только ради Лариски. Осознавая, как внучке с её не приспособленностью к жизни придётся тяжело без совета и помощи.
Выйдя из квартиры, бабка захлопнула дверь, потом, толкнув её, проверила, защёлкнулся ли замок и только после этого, спустилась в низ. Она ехала на встречу с дочерью. Прошло более двадцати лет, с того момента, как бабкина дочь Зоя исчезла. В бабкиной памяти, как и на фотографиях, в семейных альбомах, она оставалась молодой, с красивой фигурой, и густой рыжей шевелюрой женщиной. Сейчас бабка, сидя в сквере у памятника русскому поэту, ожидала увидеть именно ту Зою.
– Здравствуй, мама, – прозвучал хриплый голос. Перед бабкой выросла беззубая, со сморщенным от нескончаемых запоев и безмерного курения лицом, старуха. На ней