рекорд, спер из сарая собственных родителей промышленные тиски, весившие больше его самого, и новенький чугунный бачок для унитаза! А также мойку из нержавейки, которую его папаша, в свою очередь, наверняка спер на любимой железной дороге, намереваясь установить в собственной кухне! И любопытно, выпороли его тогда или нет?
– …меня повесили на Доску почета, и я по нескольку раз на день спускался в вестибюль и, вместо того чтобы купить в буфете коржик, стоял и на себя любовался, хотя фотография была скверная, я на ней получился с выпученными глазами, а уши торчали, как локаторы. Но стоял голодный и глазел… к тому же и задница болела, наверное, с неделю…
Ага, таки выпороли! Но зато он стал героем дня… или месяца? Или за такие подвиги вешали на почетное место аж на целый год?
– …больше всего на свете я ненавидел кроликов. Знаете, такие ушастые прожорливые создания, которым все время нужно рвать траву. Остальные мальчишки все лето играли в футбол или на речке торчали – там у нас красивая речка, в Коростене, Уж называется, да и места в целом красивые, – а я с утра как вставал, так сразу брал в руки мешок и отправлялся за травой. Потому что кроликов у нас было много. Мы жили в частном секторе, да и весь город, считай, один большой частный сектор… деревня, одним словом. Ну, во всяком случае, Коростень моего детства… Да, и как только появлялась первая трава, меня заставляли ходить и щипать ее… Ну и я, понятное дело, не один такой был. Тогда все держали какую-то живность… да, наверное, и сейчас держат? – вдруг удивился он. – Давно я там не был! А тогда у всех были кролики, куры, козы, и бабки гоняли меня от своих дворов, потому что это была их трава. И я так присаживался, знаете, воровато, чтобы из окон не видно было, и быстро-быстро рвал все подряд: и спорыш, и одуванчики – кролики любили одуванчики! – и все, что попадалось, хотя отец мне не раз показывал, чего им нельзя…
Он вдруг останавливается, видимо и сам удивленный этими глубоко похороненными воспоминаниями: маленький лопоухий заморыш на пыльной улице под безжалостным летним солнцем, с пальцами, зелеными от сока травы и покрасневшими от крепких, не поддающихся стеблей. Малыш, озирающийся на закрытые ставни соседских домов, где прячутся от полуденного солнца грубые, крикливые бабки, привязывающие у калиток бодливых коз. Солнце просвечивает розовым его оттопыренные уши и коротко подстриженный чубчик: тогда всех мальчишек стригли коротко. Разношенные сандалики покрываются пылью, ссыпающейся с корней травы: отец не велит рвать траву с корнями, потому что кролики – существа чистоплотные, они не станут есть грязное… но трава рвется как попало – и с корнями, и без…
Пыль засыпается внутрь топорной кожаной обуви – после зимы непременно натрешь сандалиями большие круглые водянки, а потом они лопнут, особенно если сразу влезть в сандалии мокрыми ногами; и ковыляешь с речки до дома кое-как и, сорвав у дороги крупный, словно вздутый темно-зеленый лист подорожника, поплюешь на него и приложишь к ранке. Дома есть пластырь в аптечке,