плохо соображал там, где требовалось хоть малейшее умственное напряжение. – Но уехал.
– Зачем?
Ухов беспомощно озирался.
– Вызвали на другой фильм! – говорила Ядвига, красавица помощница, строго следившая за тем, чтобы Ухов не перенапрягался.
– Что значит – был? Привезти! О чем тогда будет картина? – капризничал я.
– Ну… – тянул Ухов.
– Не ну, а да! – Времени у меня было в обрез. Жаркое южное солнце поднималось – и самое было время идти на пляж. – Нужна сцена в порту!
– Где? – изумлялся разнеженный Ухов.
– Где! В порту! Слыхал про такое? Чтобы были краны – ясное дело, не современные, всяческие лебедки, крюки. Промасленные, мускулистые рабочие. Тут же чекист – пришел с ними посоветоваться, прильнуть, так сказать, к истокам. Тут же даются задания детям-революционерам.
– Ну… – с отвращением соглашался Ухов. – Слова-то будут?
– Пусть говорят что-нибудь! – Я махал рукой уже на ходу. – Потом сочиню, запишем. Пока!
Настя радостно залезала на мощный загривок Кузи, действительно мощный – бывший чемпион общества «Буревестник» стилем баттерфляй! Мчались под гору.
– Но, лошадка! – Счастливая, она «рулила» его ушами, дергая то одно, то другое.
– Плыви… Давай! Давай! – Он придерживал ее за живот, но она, чуть хлебнув едкой морской воды, испуганно вставала на ножки, отрывисто дышала, тараща глаза.
– Ладно! – говорил Кузя. – Теперь физкультура!
Они маршировали по набережной, выкрикивая:
– Пионеры ю-ные! Головы чу-гунные! Уши о-ловянные! Черти окаянные!
Настька смеялась.
Тимофей (полное имя Тима – в моде у новой аристократии были простонародные имена) видел смысл жизни в другом, и в этом, надо отметить, несмотря на младенчество, был целеустремлен. В аккуратной белой панамке, за руку с мамой (так он звал Аллу) он спускался на пляж, степенно складывал на топчане одежду, после чего начинал свой «обход». Подходил к блаженно раскинувшемуся на топчане человеку и, не отрываясь, смотрел:
– Тебе чего, мальчик? – наконец кряхтел тот, приподнимая лицо.
– А почему вы лежите тут? – неприязненно спрашивал Тима.
– А тебе-то что? – спрашивал отдыхающий, ошеломленный столь настырным напором.
– А это наш топчан! Вчера мы на нем лежали!
И, еще минут пять побуравив ненавидящим взглядом клиента, топал ножками дальше.
– А чего это вы кушаете? Дайте мне! – требовательно протягивал ладошку у следующего топчана.
– Обходит владенья свои!.. – ворчал Кузя.
Однажды прямо напротив бухты остановился белоснежный корабль. Я-то знал его по томным кадрам, снятым Уховым в прошлом сезоне, но Настька была потрясена.
Кузя как раз учил Настю плавать, поддерживая за живот. Но тут она вдруг забыла плыть и встала на ножки.
– Ой! Какой корабль! Папа! Он чей?
– Наш, Настенька! – небрежно произнес я.
– Скажи, – накинулся я на Ухова, утомленного съемками