вопросов, полицейский просит меня предъявить ему мой паспорт. Приходится идти за ним в офис в сопровождении одного из патрульных. Может быть потому, чтобы у меня не появилось соблазна сбежать? Глупо.
Когда я возвращаюсь назад с документами, к месту трагедии подъезжает ещё одна машина. На ней тело погибшего предстоит отвезти в морг. Я передаю свой паспорт капитану и подхожу к ресторанному входу, где два санитара уже запаковывают тело Митрича в чёрный, пластиковый мешок.
Остановив их жестом руки, я в последний раз вглядываюсь в лицо друга. Вот теперь, когда с него будто смыли всю мимику, оно стало удивительным образом походить на лицо его старенькой мамы, Евдокии Романовны. А как сообщить ей о смерти сына? Как посмотреть ей в глаза? Хотя я никак не мог защитить друга от смерти, но всё же считал себя косвенным виновником его гибели. Ведь именно я пригласил Митрича поработать в нашей компании после того, как выкупил половину её акций.
Перед глазами всплывает картина прощания у Митрича дома. Вот он, радостный и возбуждённый перспективой долгого путешествия и приличного заработка, изо всех сил успокаивает маму: ведь не на фронт я еду. Вот Евдокия Романовна, воспользовавшись тем, что сын занят у зеркала с галстуком, тайком суёт в портфель ещё один десяток пирожков, от которых так пытался отбиться Митрич. И, поймав мой взгляд, поняв, что её тайные ухищрения не остались незамеченными, почти беззвучно шепчет в который уже раз: – Ты уж присматривай там за ним, Андрюша.
Вот я и присмотрел. Пока сидел в компании двух тайских красоток, в двадцати метрах от меня убивали моего друга. И теперь не с фронта, не откуда-нибудь из горячей точки, нет, из развесёлого и беззаботного Таиланда прибудет в Москву "двухсотый" груз.
И – все-таки: что же он хотел мне сказать? Кто это – они? Что-то же было скрыто и за его словами про “шестьдесят шесть”. Но что? Своими последними словами Митрич наверняка хотел или предупредить меня о чём-то, или указать на убийцу. Спасибо, друг. Я обязательно докопаюсь до истины. Вряд ли местная полиция отыщет убийцу. Придётся самому. Но уж если найду, спрошу за всё, по полной программе. И месть моя будет ужасна.
Один из санитаров легонько кашлянул, словно напоминая, что им пора ехать. Я с трудом выхожу из оцепенения, в последний раз провожу по шевелюре Митрича и отодвигаюсь в сторону. Странно, – подумалось тогда мне, – почему же человек, когда умирает, сразу становится каким-то другим, чужим, что ли, а вот волосы его остаются такими же живыми на ощупь, что и при жизни?
Додумать эту мысль мне не удается: подошедший полицейский протягивает пачку накладных с эмблемой "Harper's Freight". Бумаги безнадёжно измяты и запачканы пылью, смешанной с кровью Митрича. Придётся переоформлять весь груз, но этим пусть займётся какая-нибудь девочка из офиса. У сейчас меня на это просто нет сил.
Скорбная весть в мгновение ока разнеслась по офису. Поднимаясь по лестнице в свой кабинет на третьем этаже, я ловлю на себе сочувствующие взгляды подчинённых. Все знали, что Митрич был не просто моим подчинённым: он был мне другом. И он был русским, таким же