исповедник, Сергей, по его признанию, «во время службы встретился с душой усопшего». Молодой скульптор испытал сильное впечатление, близкое к истинному озарению. Это был ключ к обретению образа, не лишённого черт святости. В сущности, то был ключ к становлению творческой личности, обращенной к духовному началу. Сергей недавно в разговоре о Никольском признавался: «Композиция «Отпевание» сделана за несколько дней. Бронзовый отлив у меня, студента, был приобретён Третьяковской галереей. Саша Белашов и Маша Фаворская, повстречав меня в Криушкине, поздравили с удачей».
«Отпевание» – первая творческая работа Сергея и одно из лучших его произведений. Она о жизни внутреннего человека – во время той незабываемой службы в Новогиреевской церкви происходило таинство прощания с душой Валентина Никольского, открытого к миру и людям человека.
Обаяние, сила Никольского в том, что, несмотря на физическую ущербность, он проявлял любопытство ко всему сущему. Интересно было находиться рядом с ним, потому что его больше интересовали люди, а не он сам. С ним всегда было увлекательно. Валентин Михайлович делился радостями, ему доступными. Это было воспитанное им в себе качество. Человек либо ломается, либо находит способ существования «интересного, глубокого человека».
Достичь такого светлого состояния без веры невозможно Никольский всегда улыбался навстречу. Это давала ему вера. В нём столько было силы, что он заряжал тех, кто к нему приходил. Он положительную энергию щедро раздавал, и от этого у него её меньше не становилось.
Никольскому я обязан знакомством с Плещеевым озером. Он зазвал меня, только-только севшего за руль «москвича» (1964 год), прикатить к нему в гости в домик лесника, у которого он снимал угол. Домик стоял у самой воды, в сосновой молоденькой, сквозной рощице. Причал. Вёсельная, дощатая лодка. Первое соприкосновение с плещеевской водой, с озером запомнилось анекдотическим обилием рыбы в нём. Хозяин лодки, его сын-подросток и аз, грешный, влезли в неё с рыбацкими снастями. У моих коллег-рыболовов зачем-то по три удочки. Мне даже попеняли:
– Что же ты, рыбак-хренов, с одной снастью, да такой худой?
– А что? Заснёшь, поклёвки ожидаючи?
– А ничего! Увидишь – поймёшь.
Отойдя от берега метров на пятьдесят, спустили за борт камень, обвязанный верёвкой и притороченный к корме. Принялись разматывать удочки. Зачем они взяли по три удилища, так и не понял. Едва червяк на моём приспособлении для вылавливания плещеевской плотвы и подлещиков погрузился в воду, как поплавок пошёл вглубь. Над водой, когда потянул на себя леску, появилась мерная, сто пятидесятиграммовая плотвица. Она добровольно, не дергаясь, не выпрыгивая из воды, потянулась ко мне и плавно по воздуху перенеслась в лодку. И пошло, пошло – всё в том виде и образе. Забрасываю леску, поплевав на побывавшего во рту у рыбы, но сохранившего живость червяка, и через несколько секунд тяну на борт вторую плотвицу. Очевидно, наша лодка стояла среди несметного косяка плещеевской