мной. Я тебя научу такому, чего ни в одной книге нет.
Но, прежде, чем Ричард успел ответить, вбежала Ишка. Всплеск её духовной энергии прошёлся по трудам Старатоса, подчистую стирая их.
– Очень жаль. Но мы ещё вернёмся к этому, – вздохнул Старатос и вошёл в начерченную на полу гексаграмму переноса. Её контуры зажглись пульсирующим золотым, и тёмный алхимик исчез.
Ишка кинулась к распростёртому на полу ничком Карои, а Ричард стоял, безвольно опустив руки вдоль тела, оглушённый и расстроенный. Он не привык настолько откровенно сталкиваться со своей полной неспособностью что-либо сделать врагу. Похоже, что этот клин другим клином, то есть, алхимию – алхимией не вышибить. И у Ричарда не нашлось аргументов против риторики Старатоса, хотя она и была очевидно гнилой и мерзостной. Он знал, что нашлись бы те, кто добровольно разделил бы такую точку зрения и добровольно отказался бы от привязанностей и обязательств, эмоций и чувств. Они страдают, их сердца перегружены заботами и ранены потерями. Избавить от такой ноши они сочтут за счастье. Правда, вряд ли облик монстра кому бы то ни было понравится, но, как говорится, незачем заранее сообщать всю правду о таких житейских мелочах… Кроме того, Ричард не понимал, почему едва ли не каждый отступник предрекал ему, что он однажды пополнит их ряды. Это задевало, словно им было доступно подмечать в нём что-то такое, о чём сам Ричард даже и не догадывался.
***
Старатос вышел на серый каменный пол своего убежища и, стянув рабочие перчатки, бросил их в урну около входа. Он никогда не надевал одни и те же дважды. Мимоходом, даже не задумываясь об этом, он начертил в воздухе такой же знак огня, как тот, которым бросался Ричард – и содержимое урны вспыхнуло.
Как же Старатосу хотелось, чтобы этот молодой многообещающий парень примкнул к его грандиозным планам! Ричард цеплялся за мелочи. Можно подумать, хоть какие-то реформы в истории обходились без сотен человеческих жертв. Так или иначе кто-то да попадал под колесо меняющейся реальности. Настоящие значимые в масштабах государств и континентов личности – всегда хоть немного да тираны. Старатос жаждал научиться влиять на природу, ускорять или отменять её процессы, но так, чтобы это вписывалось естественно и не вызывало катаклизмов. Он верил, что человеческий мозг способен постичь любые тайны. Изменение физической оболочки и мировосприятия кажется страшным и трагическим лишь тем, кто чересчур цепляется за внешность, за свои банальные привычки, вообще за всё бытовое и приземлённое. Или как Ричард – подсознательно уверенным, что человек – венец творения. У мальчишки грандиозный потенциал, но тот его растрачивает бездарно и необдуманно, брызжет во все стороны, не ставит себе настоящей большой цели. Мораль бессмысленна и бесполезна, она чересчур ограничивает. Куда занятнее руководствоваться не представлениями о так называемом хорошем и плохом, которые у каждого свои, а пользой и вредом. Их и определить гораздо легче, а то о первой парочке можно, знаете ли, спорить до хрипоты. Здесь же всё наглядно, что-то либо способствует развитию