Юрьин подлил чая в свою чашку.
– Бедовая там дорога… – покачал головой Егоров и посмотрел на капитана тяжелым, не добрым взглядом.
Юрьин, сделав вид, что не заметил этого взгляда, громко отхлебнул чая и вновь опустил глаза в карту.
– Мы там бригадой промышляли, до войны ещё, – торопливо заговорил Егоров, не сводя глаз с капитана, – Болота гиблые, сопки крутые, да медведей полным-полно! Два раза хаживали туда. На второй раз один чуть не потом в болоте, другого, медведь чуть было не задрал, а обратно с пути сбились, и сутки лишние кружили там.
Присутствующие затихли, даже бойцы, что отстранённо возились с рацией, молча повернули головы в сторону охотника. И только Юрьин, выдержав короткую паузу, резко поднялся с табурета, хлопнул ладонями, потирая их друг об друга и, прогуливаясь вдоль стола бодро воскликнул:
– Вот и ладненько! Вот и отлично! Значит, точно там бывал и дорогу найдёшь легко!
Егоров смотрел на капитана и недоумевал – от чего тот так весел? То ли от собственной наивности, то ли от большой уверенности в себе. Ведь всё, что рассказал Егоров было правдой, до последнего слова. Может, Юрьин подозревал его во лжи? Мол, вновь испечённый проводник преувеличивает, пытаясь соскочить.
– А опосля что? – спросил вдруг Егоров.
– Опосля чего? – нахмурился Юрьин, вопросительно взглянув на охотника.
– Я доведу вас до места, а опосля?
– Вот как доведёте, так и решим… – ещё больше нахмурился капитан, – Всё по порядку, поэтапно, так сказать!
С каждым словом, сказанным Юрьиным, Егоров всё больше, всё непоправимее тяготился той историей, в которую оказался втянут. И на душе у него становилось всё поганее. Невидимые руки дурного предчувствия цепко схватились за шею охотника.
Егоров, как опытный охотник – промысловик, знающий не понаслышке, что такое длительные переходы по местным лесам, возможно, объективнее всех других участников предстоящего похода осознавал всю трудность и опасность намеченного пути. И этот нелёгкий поход по дремучим местам, усугублённый тем красноречивым обстоятельством, что где-то там находится неприятель, в разы увеличивал шансы всей группы на верную гибель. А погибать Егоров не хотел. Свой долг перед Родиной он выполнил и планировал теперь жить для своей семьи и себя самого, в конце концов. Но не опасные, глухие лесные дали и вражеские пули тревожили его сердце так сильно в те минуты, как то гнусное обстоятельство, что в предстоящем деле, для него самого, не было ни какой ясности. Столь простой, но очень важной стороны всякого действия. Даже самому тёмному человеку, в самой простой, незначительной работе нужна ясность. Понимание того, что делать и зачем делать. Ведь без этого сложно решить внутри себя – как делать. А тогда – нет и результата. Егоров был лишен понимания, как минимум, двух из трёх архиважных и значительных компонентов понимания стоящей перед ним задачи. И даже «что делать» Егоров понимал не до конца. Довести группу до конкретного места – это понятно. Так же ясно – каким примерно маршрутом. Но цель? Последующие