почти не было. Птица мне как-то по синьке сказал, что директора не хватает. Тебя имел в виду.
– Что, так и сказал?
– Чаще ругал, конечно. Говорил, что ты променял рок-н-ролл на гамбургеры.
– Никогда не поздно променять гамбургеры на рок-н-ролл.
– Да что теперь – Птице это уже не поможет.
– Почему?
– Как-то он мне сказал, что рок-н-ролл – это вечная молодость. Я тогда подумал, что это прогон такой. А сейчас понял. Рок-н-ролл, если так, как у Птицы, если реально, а не игрушка, – это смерть. А смерть и есть вечная молодость.
Я остановился.
– Погоди, я чего-то не понимаю. Ты про какую смерть мне тут говоришь?
– Ну не про мою же. Я вроде живой.
– А кто не живой?
– Виталик, понятно. Ты на похороны идешь или куда?
– Стой, – Антоха уже стоял. – Ты что такое говоришь? Какие похороны?
– А ты разве не на них из Москвы приехал?
– Н-н-нет. Я просто так приехал. Повтори-ка еще раз. Я болею, не сразу соображаю. Виталик – умер?
– Три дня назад.
– Как?
– Убили. В Балке, за городом. Какие-то отморозки. Или нарики, такие, как он. Забили то ли битами, то ли арматурой. Утром в понедельник пастух коров гнал и нашел его. А я думал, что тебе позвонил кто, и ты на похороны приехал специально.
Три дня назад! Три дня назад, когда я приехал в Тачанск! Если бы я сразу заехал к нему, всё могло бы быть по-другому. Если бы я не пропустил поворот, если бы не курил на помойке, если бы не берег подвеску, если бы не разглядывал баб на проспекте и не любовался на собор. Пока я ностальгировал по соловьиным песням, где-то совсем рядом тачанские ублюдки превращали хлипкое тело Виталика в отбивную.
– Ну что ты встал? Без нас закопают. А ты вообще зачем приехал-то? К матери?
– Да нет. К нему. Увидеть хотел. Как чувствовал.
– Карма, чё там. Мне Виталик рассказывал. На лучше, – Антон залез за пазуху и вытащил оттуда початую чекушку водки. Горлышко было заткнуто туго свернутым тетрадным листком. – Извини, стаканов нет.
Не думая, я взял бутылку из рук Антона и попытался вытащить самопальную пробку. Пробка застряла. Я хотел провернуть ее, но пальцы соскакивали, и тут я понял, что руки у меня дрожат. «Дай мне», – Антоха взял чекуху, зацепил бумагу зубами, крутанул бутылку и протянул мне, выплюнув бумагу. «Пей всё. Там, я думаю, будет».
Я не пил водки несколько лет, но вкуса почти не почувствовал. Только отвратительный запах сивухи. Если бы не он, я бы, наверно, выпил бутылку залпом.
– А ты в Москве, видно, не только гамбургеры жрешь, – Антон принял бутылку из моих рук и махом ее прикончил. Потом поднес рукав к носу и громко втянул в себя воздух.
– Гамбургеры в Москве только провинциалы едят. Ну что, пошли?
– Пошли уже.
Перед домом Птицы были разбросаны еловые ветки. Крышки гроба у подъезда не было. Какая-то бабка сказала, что катафалк уехал с полчаса назад. Мы повернули и быстро зашагали к кладбищу. Антон повел меня коротким путем. Перейдя через дорогу, мы нырнули в лабиринт могил под пышными березами.
– Птица