не носила, на классические кожаные туфли-лодочки на каблуке строгой формы в тон к сумке; на хорошенько отглаженную блузку, платок на шее, на жакет со значком авиакомпании и обязательную пластинку с именем.
Все это было на мне, теперь на мне. Эту форму я надела впервые, надела ее как можно аккуратнее, на этой пластинке выгравировано мое имя, это было большой честью, и носила я пластинку с гордостью, воодушевлением, почти торжественно: то было началом великолепной мечты.
Мне хотелось щелкнуть еще одну фотографию и послать ее Стефании; улыбка, сияющая у меня на лице и запечатленная на фото, на этот раз была бы искренней по сравнению с нашими снимками для участия в отборе, я написала бы ей, как мне не хватает ее и как я хотела бы, чтобы она была рядом.
В те минуты скованность и первополетное волнение «наградили» меня крайним напряжением.
Цвет форменного жакета очень походил на расцветку спинок кресел, и я отождествляла себя скорее с креслом, чем с «настоящей» стюардессой.
К счастью, справилась я отлично, и полагаю, что никто не заметил моего беспокойства все время полета. Может что-то заметили, когда я в первый раз проводила инструктаж, показывая приспособления безопасности и различные выходы из воздушного судна.
Все глаза смотрели на меня, и я была не готова встретить непринужденно эти бессчетные взгляды, которые разглядывали меня с ног до головы.
Когда я показывала, как застегнуть ремень безопасности, я ощутила, что щеки у меня запылали, а руки вспотели и задрожали мелкой дрожью.
Мне никогда не составляло труда вставить металлическую застежку в паз, но в тот момент вставить ее оказалось трудно; я старалась сдержать не прекращавшуюся дрожь в пальцах, которая не давала мне нашарить нужную щель.
С меня градом лил пот, но я довела до конца этот нелепый инструктаж жестами, похожий на танец, который вытанцовывали мои руки.
Я походила на актрису немого кино, вот собрались зрители и слушают текст, который зачитывается и передается по громкоговорителям самолета, а я жестами подчеркиваю даваемые указания.
В момент приветствия по радио было так странно и необычно слышать собственный голос, который раздавался по всему самолету, и лишь через много рейсов модуляция у меня стала лучше, и я тщательно постаралась убрать всяческие диалектные интонации, прежде всего в произношении этого жуткого гласного «о», который из растянутого мне надо было произносить фонетически закрытым и не растягивать, и который мне приходилось повторять часто:
– Дóобрый день, добро пожаловать на бóорт.
– Добрóо пожаловать в Рим.
Я почувствовала, что если сожму щеки, прикрою рот и сведу челюсти, округлю губы, вытяну их вперед, и буду стараться не говорить в нос, то смогу укоротить звук «о».
«Дóобрый», «бóорт», «добрóо» наконец-то стали: «Добрый», «борт», «добро».
После внутреннего рейса Рим – Болонья, а за ним международного Болонья – Париж я долетела до конечного пункта несмотря на то, что