я. – Ведь он потерял сознание не от боли, как думаешь ты, а от снимка! Он узнал ее, это она!
– Кто?
– Елена Пунш! У него в шкафу висело точно такое же платье, понимаешь? Я его видела! – И тут, вспомнив, что оно находится сейчас здесь, в теткиной квартире, висит, сложенное, в пакете на вешалке, кинулась в прихожую.
– Валя, да успокойся ты! – крикнула мне вслед Изольда. – Ты ведешь себя слишком возбужденно. Подумаешь, платье…
Она меня не понимала. И тогда, запершись в ванной комнате, я надела это платье и вышла в нем. Забрав свои волосы в высокий конский хвост и взгромоздившись на каблуки теткиных выходных туфель, я, мазнув по губам оранжевой помадой, появилась в дверях, словно призрак убитой.
– Ну как? – спросила я.
Изольда, повернув голову и увидев меня, зажмурилась. Встала, выпрямившись во весь рост, и, с трудом придя в себя, закачала головой:
– Ну ничего себе представление! Валентина, где ты взяла это платье?
Только сейчас до меня дошло, что меня в этом доме никто не воспринимает всерьез, что к моим словам никто не прислушивается. А ведь я ей только что напомнила, где и у кого я уже видела это платье.
– Но тогда это точно не Пунш, – вдруг услышала я, – потому что одно платье здесь, а другое – на той женщине… Надо во всем разобраться. А ты разденься, сними его с себя немедленно… Вдруг Варнава очнется и увидит тебя в нем?
– Сначала скажи: похожа я на нее или нет?
– Но я же ее никогда не видела!
– А на кладбище? Варнава сказал, что это ее портрет.
Изольда сощурила глаза, вспоминая снимок на могильной табличке.
– Пожалуй что похожа… К тому же размалюй любую девицу, сделай ей такую же прическу, и она тоже будет похожа на Пунш или Холодкову… Вы же обе молодые, стройные, с длинными волосами… Но все равно: ты – не она, не Пунш…
И я поняла всю жестокость Изольды. Она быстро меня раскусила, она поняла, что мне хочется примерить на себя кожу Елены Пунш, если не кожу, то хотя бы платье, чтобы стать похожей на нее и понравиться Варнаве. И это ее «ты – не она» лишь закрепило меня в мысли, что с этой минуты все откровения с Изольдой прекращаются. Все. Зачем открывать душу человеку, который ни в чем тебя не поддерживает, а даже напротив, старается всегда поставить на место, приземлить, и это вместо того, чтобы вселить надежду? Разве так должны поступать близкие люди?
– Не обижайся, – прочла она мои мысли, – я же тебе только добра желаю.
Глава 3
Лариса Васильева вернулась домой лишь под утро. Открыла дверь большого, принадлежащего ей на эти полтора-два месяца дома своими ключами и, дрожа всем телом от усталости и какого-то неотвязного и липкого страха перед тем, что позволила себе сделать, первым делом вошла в ванную комнату и пустила горячую воду.
Да, в этом снятом ею дорогом доме было все: и горячая вода, и отопление (на случай, если вдруг зарядят тропические ливни и захочется тепла и ощущения комфорта), и огромные уютные комнаты, заставленные горшками с цветами, если и вовсе не деревьями…