почти четыре часа, за это время нам не встретился ни один крупный город: всё деревни да деревни! Французы, видимо, не любят жить в больших городах, в многоэтажных домах, в шуме, суете и спешке. Они предпочитают покой и собственные дома, затерянные среди просторных полей, лесов и цветочных полян. Как пчёлки. Поэтому во мне зрело убеждение, что Франция – это одна большая деревня! А я вся пронизана ритмами большого города. И психология у меня соответствующая! Полусонная деревенская тишина меня угнетает, я начинаю бесконечно тосковать по городским звукам, энергии и динамике. Долго жить без большого города я не могу, я заболеваю от такого плавного деревенского существования. Наконец мы приехали. Я вышла из машины и внимательно огляделась вокруг: Франсуа писал мне о том, что он живёт и работает в городе, правда небольшом, но всё-таки городе, а то, что я сейчас видела перед собой, была стопроцентная деревня, только французская, с множеством цветов и крошечным сельповским магазином, как и положено во всех деревнях мира. Огромные, серого цвета старые дома глухой стеной теснились вдоль немногочисленных улиц. Меня захлестнула волна нестерпимого отчаяния: опять обман, да ещё какой! Франсуа пригласил меня войти в дом и распахнул дверь. В нос мне ударил спёртый запах с примесью плесени и гнили. Сразу у входа слева находилась кухня. В раковине, словно Мамаев Курган, возвышалась гора грязной посуды с остатками пищи. Передо мной открывались восхитительные перспективы семейной жизни с французским мужем. Я двинулась дальше по коридору. Дом был старый, «о трёх этажах». На третьем этаже находился чердак, весь заросший пылью и паутиной. Самое подходящее место для привидений. На втором этаже располагались спальные комнаты. Одна из них принадлежала Франсуа, а другая – его двадцатилетнему сыну Кристиану. Я постучала на всякий случай. Мне не ответили, тогда я осторожно слегка приоткрыла дверь и заглянула внутрь. В комнате царил полумрак, окно было плотно закрыто. На полу в художественном беспорядке непринужденно валялись пустые бутылки, мятые рубашки, майки, ботинки с засохшими комками грязи, какие-то этикетки, обрывки газеты и бумаги, часть одеяла с кровати сползла на пол, простыня скрутилась в тугой жгут… Я тихо прикрыла дверь. Это была комната сына, а какова тогда комната отца? Мне расхотелось туда заходить. Я слышала, как Франсуа что-то там двигал. Потом он позвал меня. Я вдохнула побольше воздуха в лёгкие и толкнула дверь рукой. Передо мной открылась следующая картина: огромная комната с ядовитыми сине-зелёными обоями и широкой кроватью посередине. Кровать была новая. Яркая этикетка пёстрой лентой пересекала её по диагонали. Подушек, одеял и прочих спальных атрибутов поблизости не наблюдалось, а, может быть, и вовсе не предвиделось. Франсуа движением фокусника вытащил откуда-то подобие подушки узкой прямоугольной формы, положил себе под голову, и устремил на меня безмятежный светло-голубой взор.
– И что?