взаимоотношений со своими бывшими и настоящими любовницами, с родителями и детьми, вызовет к себе нешуточный всплеск интереса и удивления со стороны друзей, коллег и врагов, если такие имеются! Да он просто обретёт вторую юность, «припав к розовому соску груди молодой жены»! Как Мао Цзэ-Дун.
Франсуа возлегал на новой кровати и, похоже, не собирался принимать вертикальное положение. Я закрыла глаза и тотчас, как в цветном калейдоскопе перед моим мысленным взором пронеслись воспоминания: весь залитый солнцем мой любимый город, наша маленькая квартирка, Таточка – большеглазая моя девочка, лёгкие белые облака в ярком синем небе и тополь, освещённый нежным утренним солнцем…
Сейчас всё это было очень далеко от меня! Я вздохнула и пошла вниз, на первый этаж за большой клетчатой сумкой, в которой я привезла с собой из дома все необходимые спальные принадлежности.
Клетчатая сумка выделялась в общей благопристойной обстановке комнаты вызывающе-ярким пятном. Сумка была кусочком яркой, волнующей жизни, а в помпезной комнате Франсуа «клетчатый островок» звучал как фальшивый аккорд… Я стояла и смотрела на сумку, не в силах пошевелиться. Я не слышала, как подошёл Франсуа, поэтому вздрогнула от его прикосновения. Франсуа начал что-то быстро говорить мне по-французски. И здесь до меня в полной мере дошло, что теперь так будет всегда! Мои мысли лихорадочно заметались:
– Всегда французская речь, ни слова по-русски! Никто не скажет «привет!», а всегда только «бонжур»! Всегда жить в чужом, холодном, старом доме, всегда гора немытой посуды, грязная машина и неотвратимая фраза Франсуа:
– Мерд, сэ трэ, трэ шэр! (Блин, это очень, очень дорого!)
Но что теперь метаться! Надо было как-то жить дальше, двигать сюжет, как говорится. Я распаковала сумку, вытащила на свет божий её содержимое. Франсуа пришел в полный восторг.
Итак, колесо закрутилось, и началась моя вторая жизнь, теперь уже французская. Франсуа возил меня ко всем друзьям и родственникам, увлечённо рассказывая им о своих впечатлениях от поездки ко мне в гости. Он радостно сообщал всем и каждому, что его невеста – «рюс» и эта «рюс» ещё и на пианино играет! Франсуа обожал музыку, неважно какую – классическую или современную, главное, чтобы это была музыка настоящая, прекрасная и волнующая. В нем будто жили два человека. Один – дьявольски хитрый, с кучей предрассудков и патологической склонностью ко лжи, жадный и жестокий. Другой – проницательный и нежный, с тонким чувством юмора. Я чаще видела первого, и от этого меркло даже волшебное очарование Франции!
Несколько раз Франсуа оставлял меня одну в доме. Он уезжал на работу, а я оставалась в полном одиночестве. Я старалась бесшумно передвигаться по огромному холодному дому. Как говорится: «Не буди лихо, пока лихо тихо!». Но старая деревянная лестница предательски скрипела. Она была узкой с высокими ступенями, я боялась с неё упасть и повторить судьбу героев мексиканских