самой крупной преступной группировке города. Подробности не сообщались, известно лишь, что у всех огнестрельные ранения, кое у кого еще и перерезано горло. Далее имена и фамилии убитых.
Подождал местных новостей по другому каналу. То же самое. Собрался, у порога уже развернулся, вспомнил, как отец учил, присел на тумбочку, на дорожку.
Легче совершить поступок, чем пережить его последствия – вспомнил придуманный собой и сказанный уже Володе афоризм. Вздохнул, пошел.
Приехал к ОРБ на такси, заметил необычное оживление, машин много, люди бегают туда-сюда. Странно, подумал я, ведь в принципе, это отделение милиции, но почему нет ни одного человека в форме, как будто бизнес-центр какой-то. Только в наручниках заводят кого-то иногда. Зашел, сразу увидел дежурного, он один в форме в окошке за решеткой. Увидел в его глазах удивление, как будто мы знакомы, но встретились случайно, у черта на куличках.
– А, сам пришел? – спросил он и задумался.
Думает, к кому меня отправить, решил я и пошел на опережение.
– Я к Шумилову Николаю Семенычу.
– Что, с чистосердечным? – усмехнулся он, видимо, представляя, как он звонит подполковнику и докладывает, – Тут к вам Макеев с чистосердечным.
– Не дождетесь, – ответил я, как бы переводя разговор в глупую шутку.
– Ну-ну, – бросил он и взял трубку доложить обо мне.
Первый раз я видел Семеныча таким серьезным. И таким кратким.
– Хорошо, что сам пришел. Алиби есть?
– Нет.
– Плохо. Где был?
– Дома. Один.
– Ладно, сейчас придут опера, допросят, это их дело, гни свою линию, после поговорим, – и вышел.
И пришли опера. И допрашивали меня. И гнул я свою линию. Сказал, что весь вечер был дома, живу один, никто меня, к сожалению, не видел. На домашний телефон никто не звонил. Ни с кем из убитых я не общался, знаком был с некоторыми, но не более того. Подписал свои показания, они ушли.
Пришел Семеныч. Прочитал мои показания, кивнул. Стал спрашивать:
– Как жизнь?
– Нормально.
– Как родители? Знают, что ты здесь?
– Спасибо, хорошо. Нет не знают, ни к чему.
– Позвони, скажи задержишься на пару дней, – придвинул мне телефон, древний такой, с круговым набором.
– Они на даче, телефона нет. Да и не хватятся меня так быстро.
– Про Хохла узнал что-нибудь?
– Нет, – ответил я и занервничал, подумав – догадывается.
– И как мы теперь узнаем? Колоть-то теперь некого.
Я молчал. Старался просто молчать, но получилось, что красноречиво молчал, пожал только плечами еле заметно.
– Ладно, – Семеныч понял, что разговора у нас не получится и перешел к делу, – Закроем тебя на пару-тройку суток в КПЗ, бросим в пресса, но ты не очкуй, все будет ровно, тебя не тронут. Дернем пару раз на беседу, я или опера, потом гуляй смело, если не споткнешься, иначе никак, сам должен понимать.
Я кивнул. Он поднял трубку другого телефона, такого же