тоске, о здоровье родных и о том, как деверь Влас обокрал Захара.
К родительскому дому она шла успокоенная: горести и радости жизни были поделены с мужем. По пути завернула в старый, покосившийся дом, к своей подруге Аграфене Судаковой.
За четыре года замужества Аграфена родила трех парнишек, похожих друг на друга, как близнецы, и опять была на сносях. Знахарка Савелиха, глядя на ее большой живот, уверяла, что родит на этот раз Аграфена двойню.
Аграфена обрадовалась приходу Анны. За чаем подруги вспоминали о девичьих годах, говорили о семейной жизни. Анна жаловалась на одиночество, на тоску по мужу. У подруги были другие беды.
– А ты, Нюра, слышала весть? – вдруг спохватилась Аграфена.
– Какую?
– Этот барин-то, Прибыткин-то, что ваших допрашивал, на Юксе утоп.
– Да неужто? Кто сказывал?
– Сестренница моя сказывала, в воскресенье в церковь приезжала. Поехал, говорит, в тайгу золото искать и утоп. С ним будто утонул еще какой-то градский и один мужик балагачевский.
«Жаль, что утонул. Может, этот Прибыткин-то отвадил бы от тайги Матюшу», – подумала Анна.
Возвращаясь под вечер из села, она встретила возле пасеки деда Фишку. Он спускался с косогора к бане с охапкой дров.
Анна остановила лошадь и позвала его:
– Ну, дядя, заказывай поминки: Прибыткин на Юксе утонул. Аграфена Судакова только что сказывала.
Дед Фишка выпрямился, взглянул на Анну и, бросив дрова, перекрестился.
– Упокой, Господи, его душу. Неплохой был человек… А Юкса теперь опять наша!
Весь вечер старик был говорлив и весел. Не дождавшись утра, он поднялся ночью и ушел в село.
Утром его видели в церкви. Он поставил перед иконой свечку и всю обедню усердно молился.
Дед Фишка кружил по мокрой тайге. В логу, на Юксе, старый охотник в недоумении остановился. Берег был изрыт глубокими ямами. Вокруг лежали кучи перемытого песка, валялись срубленные молодые деревья. Пеньки срубленных деревьев еще не почернели, а на россыпях песка сохранились следы от больших сапог.
Сердце деда Фишки тревожно забилось. Пройдя еще с полверсты, он увидел новые ямы. Некоторые из них были перекрыты валежником и наполовину засыпаны. Возле каждой ямы дед Фишка вставал на колени и присматривался. Песок не успел еще слежаться и был рыхлым, как свежевыпавший снег.
Дед Фишка подозвал собаку, привязал ей на шею кушак и заторопился на стан.
Было ясно, что кто-то ищет золото. На другой день старик пошел в тайгу без собаки. Он шел густыми гривами леса, часто останавливался, прислушивался, веток на пути не ломал и кашлял в кулак.
День выдался пасмурный. Брызгал дождь, и в тайге было как в сумерки.
В густом пихтаче дед Фишка наткнулся на землянку. Он попятился в чащу и лег на землю.
Сколько времени пролежал дед Фишка, он и сам не знал. Зипун его давно промок, и не по-стариковски крепкие зубы выбивали дрожь.
«Да тут, кажись, и нет никого», – решил он наконец