выпускал по сто профессиональных журналистов в год. Каждый из них был готов на все, лишь бы зацепиться в Москве. Я не считал себя готовым на все – мешали гордость и щепетильность. У меня, «кухаркиного сына», не было шансов. Старательный в учебе, я не искал нужных знакомств и не обладал необходимой в столице пробивной силой. Я ясно понимал, что по окончании престижного, лучшего в Империи, высшего учебного заведения я тихо вернусь в родной городишко, где, может быть, для меня найдут местечко корреспондента в городской газете…
Сессию я не сдал. В каких-нибудь десять дней в моей голове все перевернулось, и к началу лета девяностого года я обнаружил, что наполнен свирепым презрением к журналистике и студенческой жизни. Поменять масло в машине, перехватить рублей сто у «новых друзей», загнать Юре передачу, навестить его отца – вот чем была забита моя голова.
Кататься в белых «жигулях» оказалось не сильно прибыльным делом, но деньги у меня завелись. Однажды я даже возил свадьбу. Заработал на этом четыре бутылки водки и пьяный, но очень искренний поцелуй невесты. Водку обменял на мясо. Провернул «бартер». В том примечательном году такие акции практиковались повсеместно. Кушать было нечего, господа.
Юра явно пытался набить себе цену, пророча для себя три года лишения свободы, – его выпустили через одиннадцать с половиной месяцев.
Бутырская тюрьма имеет много общего с Московским государственным университетом. Она тоже московская и тоже государственная. Неполного года отсидки Юре вполне хватило, чтобы пройти полный курс наук и сдать экзамены.
Мы встретились в тот же день. Друг выглядел утомленным. Перемещение из несвободы в свободу шокирует человека. Но Юра хорошо владел собой.
– Твоя тачка в порядке, – сказал я и протянул ему ключи от автомобиля.
Друг повертел их в руках. Глядя на меня, он не скрывал своего изумления. Его провожал в тюрьму унылый студент, поборник морали, правильный мальчик из хорошей семьи, а встретил – поджарый и твердый боец, во взгляде которого ясно читалась готовность вписаться в любое денежное дело за исключением убийства детей и старух.
– Я слышал, ты женился? – весело спросил Юра.
Я солидно кивнул.
– Держи. – Он протянул ключи мне. – Это мой свадебный подарок.
– Спасибо, Юра, – искренне сказал я, – но тебе сейчас машина нужнее.
Он не опустил руку, в которой держал ключи. Но и я не пошевелился. Я всегда считал, что получать дорогие подарки еще хуже, чем одалживать деньги.
Но Юра смог настоять на своем.
Вечером того же дня мы пили пиво и разговаривали на любимую тему двадцатидвухлетних дураков, а именно о планах на жизнь. Юра твердо решил делать уголовную карьеру, ибо эта дорога наверх – самая короткая. По крайней мере сам он в это верил. Я не спешил разделить его точку зрения. Снова, как год назад, я колебался. Снова умел глядеть по сторонам, но не умел видеть, что происходит.
Граждане города Вавилона,