Вы никогда не скучаете по ним?
– Нет.
Прокашлявшись, она захлопнула лежавшую на ее коленях папку.
– Думаю, пока мы на этом остановимся, но мне бы хотелось продолжить разговор уже после обеда.
Он пожал плечами. Его злило то, что он вынужден поступать так, как хотят они. И что он не может послать их всех к черту.
– Давайте в два!
Она поднялась, подошла к кровати Анны, посмотрела сначала на нее, потом на него, а после этого направилась к двери.
– Увидимся позже. Всего доброго.
Он не ответил.
Когда за ней закрылись дверь, он взял руку Анны, зажал ее между своих ног и закрыл глаза.
Никогда в жизни она не чувствовали себя такой одинокой.
Он спал на диване. Забрал свое одеяло, подушку и, не сказав ни слова, оставил ее наедине со всеми вопросами, которые она так и не решилась задать. Его последние слова за столом лишили ее дара речи.
Отчаяние, точно судорогой сдавившее нутро.
Почему он так сердит? Откуда эта злость? Чем она заслужила подобное отношение?
Одна в двуспальной кровати, она жалела, что отвезла Акселя к родителям. Все, что угодно, только бы он оказался рядом, чтобы можно было услышать его дыхание, протянуть руку и почувствовать тепло его пижамы.
В четыре часа она не выдержала. С покрасневшим лицом и опухшими глазами она надела халат и пошла к нему. Еще не рассвело, и в слабом лунном свете она разглядела, что он лежит на спине, положив руки под голову. Колени слегка согнуты, слишком короткий диван не позволяет вытянуть ноги. Интересно, почему он не лег в детской. У Акселя, конечно, подростковая кровать, но все же удобнее, чем диван.
Она присела на край кресла.
– Ты спишь?
Он не ответил.
Она закуталась в халат, ее бил озноб. Пора снова замазать стекла в частом оконном переплете. Какой смысл включать батареи, если все тепло уходит сквозь щели? На это уйдет уйма времени, в каждом окне по восемь стекол. Хорошо бы нанять кого-нибудь, чтобы не тратить на это долгожданный отпуск. Хотя, может, теперь уже все равно.
Она сглотнула.
– Хенрик?
Ни звука.
– Хенрик, пожалуйста, давай поговорим. Ты не мог бы просто объяснить мне, что происходит.
Ни шороха.
– Ты не можешь хотя бы объяснить мне, почему ты так сердишься? Что я такого сделала?
Перевернувшись на бок, он натянул на себя одеяло. По ее голосу он мог догадаться, что ей грустно, ей действительно было грустно, но, даже почувствовав это, он предпочел не отвечать. Словно она ни о чем не спрашивала. Он убивал ее своим молчанием. Откинувшись назад, она прикрыла глаза, пытаясь заглушить отчаяние, которое разрывало ей горло и рвалось наружу. Загнанный зверь с обостренными боевыми инстинктами, который не понимает, где враг. Она просидела так довольно долго, но потом ноги сами переместили ее назад, в супружескую спальню.
Когда она наконец улеглась, он вышел в туалет.
Оставил ее одну.
На часах было пять, когда она уснула. В семь ее разбудил хлопок входной двери. Спросонок подумалось, что он поехал за