двигалась, говорила, распоряжалась, но в то же время это была как будто пустая оболочка, мыслями сама она была далеко, снова и снова переживая те страшные мгновения, разделившие ее жизнь на до и после.
Особенно тяжело далась ей беседа с полицейским урядником, долго и нудно расспрашивавшим ее об обстоятельствах смерти отца… Лидия указала на тех беглых шефферовских крестьян, которые были участниками нападения. Отец утопившейся пять лет назад Матрены до своего побега жил одиноким на хуторе, в нескольких верстах от Шеферовки, его жена не пережила гибели дочери и в тот же год умерла. Поэтому о его побеге узнали далеко не сразу. Никого из их семьи в Шеферовке не осталось. Приметы его, а также Назара беспалого, были подробно описаны в полиции, и Лидия Ивановна знала – раньше или позже, но они свое получат.
Но о ком не смогла ни словом заикнуться полицейским – так это о своем таинственном благородном спасителе, невесть как оказавшемся в столь не подходящей для него компании. Его синие глаза тогда заглянули, казалось, в самую ее душу, и в голове не укладывалось, как вообще стала возможной эта встреча при таких обстоятельствах. В конце концов, Лидия заставила себя пока позабыть об этой необъяснимой для нее ситуации – других проблем более чем хватало.
На похоронах собралось множество людей – практически вся местная нежинская знать, купцы из гильдии, приехали и Александр Александрович Дорошенко с дочерью. Как ни странно, Лидию не обидело отсутствие Косачей – Федор Васильевич по прежнему болел, и семья никуда не выезжала из имения, направив лишь свои соболезнования. В какой то момент у Лидии мелькнула мысль, что ее вряд ли бы тронуло, даже если бы Алексей вздумал появиться выразить их лично.
– Зачем вы только не остались тогда у нас? – в который раз спрашивала у подруги Натали, не понимая, что тем самым ещё больше бередит ей сердце… – Приезжай к нам в Нежин, мы найдем чем развлечься, пусть все будет как раньше, – приглашала ее Наталья.
Глупая, наивная подружка, неужели она не понимает, что как раньше уже никогда не будет? Беззаботное детство с его весёлыми забавами закончилось, ушло навсегда....
"Пусть все это останется со мной, это только мое, и больше никого не касается", – стучала в висках Лидии мысль, и глаза ее оставались сухими и в храме на отпевании, и на кладбище, когда все наперебой выражали ей далеко не всегда искренние соболезнования. Она вдруг как будто другими глазами увидела, что многие из собеседников, льющих льстивые речи, с удовольствием воспользуются удобной ситуацией, чтобы при случае вцепиться в горло, во всех смыслах.
Особенно ярко прозвучал намек их соседа, на редкость неприятного пана Суслова, который, прокашлявшись, заявил:
"Я конечно, понимаю, пани Лидия Ивановна, что в такой день… Но, ежели Ваш опекун надумает продавать что-то из земель, сообщите мне первому, пожалуйста".
"Стервятники" – невольно пришло в голову Лидии сравнение, и она сделала вид, что не расслышала этих слов. Наивность и вера в человеческую доброту была безжалостно растоптана в ее душе, и ледяная маска словно