забыл с этим перелетом. А вы тогда чем здесь занимаетесь?
– Я? – переспросив, улыбнулся Канарейкин. – Я здесь организовываю жизнеобеспечение всей базы (и твоего экипажа, между прочим). Вот чем я здесь занимаюсь.
– Вроде каптерщика или завхоза что ли? – с улыбкой произнес Захаров.
– А думаешь, легко пятьдесят человек одеть, обуть, накормить, создать условия (да плюс твоих шестьдесят ртов). А? – обидчиво произнес Канарейкин.
– Да нет, конечно, – уже без улыбки сказал Захаров.
– С кого три шкуры сдерут, коснись чего, не дай бог, случится с базой или лодкой, пока она здесь на приколе стоит?.. С тебя что ли?
– А почему бы и нет?
– Полно, ты здесь человек новый, с тебя и спрос с ноготок. Вот уж в море выйдешь – тогда рапортуй, а здесь спрос с меня. А что это значит?
Захаров пожал плечами, наблюдая за Канарейкиным.
– Это значит, я должен здесь все так приладить, чтоб работало как часы. Вот так, а ты говоришь: завхоз! – обиженно сказал Канарейкин.
– Леонид Сергеевич, Леонид Сергеевич, да вы не обижайтесь, я просто так сказал, – пробовал примириться Захаров.
– Ладно, чего там, захотелось нос задрать – так и скажи, – махнув рукой, показывая свое безразличие к ранее сказанному, сказал Канарейкин. – Еще кофе будешь или, может, еще коньячку махнем с лимончиком, а?
– Давайте, если вы не против, – Захаров был согласен на все что угодно, только бы тот не обижался на него.
Канарейкин снова достал волшебную трубку, и через несколько минут две рюмки коричневого напитка стояли на столе. Опрокинув разом содержимое рюмки, Канарейкин стал подобрее, но, взглянув на часы, расстроенно произнес:
– Вот это да-а, на ужин-то опоздали. Давай, давай быстрей, вставай уже. Пошли. Ох, непорядок…
И Канарейкин тут же засуетился, складывая в одну кучу кое-как разложенные на столе документы. Захаров, удивленный взрывной спешностью полковника, также засобирался. Только получалось это у него как-то нерасторопно, и, когда выходили из кабинета, Канарейкин чуть не прихлопнул его дверью.
– Да куда мы так торопимся, Леонид Сергеевич? На поезд что ли опаздываем?
– В том-то и дело, что на поезд.
– Как?
– Так. Во всем должен быть порядок, в том числе и в потреблении пищи. Что же это получается? – уже на ходу, почти бегом отрывисто бросал Канарейкин. – Сегодня я на час на ужин опоздаю, завтра на службу опоздаю на час, а послезавтра я так обленюсь и все мне будет тогда до лампочки… И что это будет, я вас спрашиваю?.. Бардак – вот что это будет. Нет, Иван Алексеевич, во всем должен быть порядок. Раз ужин в семь – значит, будь любезен, будь за столом в семь, если на работу к десяти – значит, в десять ты на своем месте.
Канарейкин несся по коридорам как паровоз, надувая щеки и охая от собственной неудовлетворенности. Влетев в столовую, он заорал во все горло:
– Кузнецов, черт тебя раздери, где ты там? – из-за двери показалось напуганное лицо повара. – Почему не напомнил, что ужинать пора?
– Да