бойцах.
– И где же мне искать подобное воинство?
– Твоя жизнь, не моя, вот и думай. Моё дело указать. И вот ещё что… просыпайся!
Меня выбрасывает из забытья в явь, и тут же возвращается боль вместе с бледной тенью того океана чувств, что нахлынули в этом злосчастном лесу.
Я не совсем понимаю, где нахожусь, да и какая разница? Какая ко всем чертям разница, кто рядом со мной и от чего они не дают подняться с кровати. Они мешают. Портят. Не дают отдышаться… прочь… ПРоЧь, П ПрОчь. МеШаеТЕ… ДЫ… Дыш… Дышать… Про-о-о…
СВОБОДА. ОТСЮДА. ТАМ ГДЕ СВЕЖО. НА ВОЛЮ, ВОЛЮ, ВОЛЯ.
Дядя ветер, выбей помутнение и усталость, дай разуму просиять.
Мать сыра земля, забери боль да хворь. Нет мочи терпеть, слёзы ручьём идут, стон из груди моей выходит. Помоги, облегчи ношу.
«Ты ни один». – Слышу в мыслях знакомый голос: «Я рядом. Расслабься, знаю трудно, но пробуй… позволь боли свободно разойтись в теле – так она быстрее вытечет. Поверь, ты выдержишь».
Выдерживаю, делаю, как он велит и выдерживаю. Головная боль начинает проходить первой, а вместе с ней пропадает и помутнение. Земля, на которой я распластался, и вправду вытягивает мучащую меня боль – частое глубокое дыхание выравнивается, давая лёгким отдых.
«Вот и всё, вытри слёзы, Олег, ты справился».
Открываю глаза и вижу стоящего на коленях подле меня высокого человека, с короткими волосами и чёрными, как мрак вокруг, пышными усами.
Он берёт меня за плечи и помогает подняться, прежде чем подняться в полный рост, я незаметно вытираю следы от слёз.
«Здесь нечего стыдиться, слёзы помогли перетерпеть боль, так и должно быть».
– Благодарю. – Говорю одними губами.
«Я выполнил свой долг, теперь ты выполняй свой». – Как только звук слов смолкает в мыслях, мы направляемся в палатку.
А точнее высокий мужик чуть ли не несёт не на много меньшего спутника, ноги которого едва переставляются.
Я не сопротивляюсь, не могу, да и не желаю чем-либо перечить своему спасителю.
Мы спокойно заходим в палатку там нас ждут Михаил с Ольгой. У Михаила на лице красуется небольшая царапина на щеке стремительно затягивающаяся, не оставляя рубцов. Ничего ни говоря, они отходят, позволяя моему помощнику усадить меня. После чего тот выпрямляется и следует наружу – мы остаёмся втроём.
Михаил осторожно подходит ко мне протягивает чашу с водой и чистой тряпицей.
– Умойся, а я осмотрю тело.
Не сказав ничего больше, Михаил берётся за дело, пропуская по телу едва ощутимые нити силы. Предпочтя не обращать внимания, я окунаю руки, и в воде оказываются капли уже свернувшейся крови вперемешку с землёй и травой. Вновь взглянув на Михаила ещё раз, замечаю, на сей раз, почти пропавшие четыре тоненькие красные полосы.
– Прости.
– Не стоит, – говорит примирительным тоном. – Это моя вина. Мне не удалось усмирить боль и я поплатился за это.
– Ты сделал тогда