знаю, – вдруг проговорил один из рослых парней, по виду и облику бывалый и тертый контрабас. – Нас вон к мужику представляли. И хули толку? Ждём. А манда, вон, за пизду свою уже имеет, и все чин по чину. Так что прав ты, Сапер. Тебя звать то как?
– Толян, – представляюсь я и жму ему руку.
– Леха, со Пскова, вернее с части, а так… Да какая разница, все мы с России, – усмехается тот.
– Ты давай ещё загни про Родину, про Долг и Честь, – подначивает один из нашего коллектива.
– А у меня, где была честь, хуй вырос, – хохочет Леха, – Поэтому не заморачиваемся. За парней порву, остальное вообще не дыр-дыр.
– Все, парни, по ходу не идём сегодня никуда, старшие власть поделить не могут, поэтому я в секрет….
В горах темнеет быстро и рано, поэтому еле успели выставиться. Батареи КБН бережем, хрен знает сколько скитаться. А время неумолимо шло. В темноте каждый шорох воспринимался обостренно. Вся дурь была в том, что костры не гасили и у них появлялся то один, то другой боец. Кто дров подкинуть, кто просто погреться. Подошёл и я. Прикуриваю от уголька и слышу.
– В кулак кури, снайпер ёбнет.
Я оборачиваюсь и вижу Калинина.
– У вас все хорошо? – ехидно спрашиваю я, – А то, что костёр? И я возле него. И вы, кстати, тоже. Ниче?
Тот, пробормотав извечное: «дурдом», ушёл в темноту. Не обостряя отношения отхожу и я.
– Ложись на моё место, – шепчет Леха, – я все равно в секрет. Кемарни хоть децл.
Он бесшумно растворяется в темноте.
Эх, Леха! Друг. Даже больше, чем брат. Я ведь так толком и не узнал тебя. Но этот вот жест, когда ты уступил свой коврик для нищего сапера – голодранца, я помню до сих пор. И буду вечно помнить. Прости меня, если что. Я верю, ты до сих пор где-то рядом. Потому что иногда я слышу из ниоткуда твой голос, когда уже вырубает от усталости: «Кемарни, хоть децл…»
Утром началась уже апатия. Это когда ты понимаешь, что идти надо, а куда и зачем – уже по хер.
Мокрые, злые раскуриваем папиросы. Демонстративно ломаем ветки, запаливаем костры. Командиры групп постоянно что-то бубнят по рации. У них нет сил даже ругаться. Не только матом, вообще ругаться.
Мешки, промокшие до нельзя, тянут плечи, но в путь. Меня на сегодня пихнули в боковой дозор. С двумя пацанами срочниками топаем по лесу, романтика, блин. Один из нашей троицы вдруг плюет себе под ноги.
– Все, заебался, хватит. Быстрее бы боевики что ли…
– А что поменяется? – спрашивает второй и, видя, что мы молчим говорит, – Вот то-то, а боевичья на наш век хватит. Даже останется. Сапер, как думаешь?
«Ну что за манера, – про себя думаю я, – как что, так меня спрашивать. Я что – рыжий?!»
Но вслух отвечаю.
– Да не тут мы их гоняем, парни. Их в Москве да в Питере гонять надо, а тут так, шелупонь.
– Ну не скажи, – как-то неуверенно подхватывает мой напарник и показывает Стечкиным куда-то в даль, – Тут тоже алахакбаровцы ещё те.
– Да