чете Видясовых, фамилия в нашем городе небезызвестная.
– Я несколько смущен столь скорым приглашением…
– Бросьте, да не съедят же вас!
Мне ничего не оставалось больше, как согласиться.
Дорогой до трактира я успел осмотреться. Устюжна хоть и не блистала чистотой улиц и убранством домов, но впечатление производила хорошее, и дышалось мне до странности легко. Хотя был я озабочен одним обстоятельством. Мне вдруг стало странно: что это Федор Кузьмич так ко мне привязался? Как будто у него и дела другого нет, как меня обустраивать. Но, забегая вперед скажу, что разгадку этому вопросу я нашел уже через несколько дней. Дело в том, что явление пришельца, пусть даже заезжего чиновника из соседнего уезда, было в городе делом редким. Так что такая, в сущности, мелочь, как прибывший из Петербурга молодой учитель, вообще сравнима была с небольшим астрономическим явлением.
Ум у Федора Кузьмича был, очевидно, живой и подвижный, а потому жаждал нового, все равно чего – лишь бы как-то разнообразить череду дней. Так что будь я даже брюзгливой петербургской старухой, приехавшей для того, чтобы кинуться головой в рудную шахту, и тут Федор Кузьмич оказал бы мне полное содействие.
Изрядно подкрепившись за завтраком, Федор Кузьмич спросил себе бутылку мадеры. Я же пил чай и уже поглядывал украдкой на часы, опасаясь, что под действием напитка Федор Кузьмич разомлеет и снова станет болтлив, как это уже случилось с ним на пути из Весьегонска. К счастью, я ошибся. Федор Кузьмич, оказалось, следил за временем даже лучше моего.
– Петр Григорьевич, вам бы стоило идти, если не хотите заставить начальство себя ждать, – тактично сказал он. – К сожалению, не смогу вас проводить, дела-с, – застенчиво потупив взор, объяснил Федор Кузьмич, после чего дал подробнейшее описание предстоящего мне маршрута, которым я с большим успехом воспользовался.
Директор Святопетровского реального училища Алексей Иванович Черновецкий принял меня в своем кабинете – средних размеров комнате с большим окном, очень опрятной и даже со вкусом обустроенной. Обстановка кабинета давала отчетливые представления о пристрастиях хозяина. Множество комнатных растений в горшках стояло на подоконнике и в дальнем углу кабинета. По стенам висели гербарии, забранные в рамы, и три гравюры, изображавшие разного вида папоротники, показанные в разрезе вместе с корневой системой, под каждым изображением была подпись на латыни.
Алексей Иванович был молодым мужчиной лет сорока, очень благопристойной, ухоженной наружности. Светлая борода окаймляла округлое лицо его. Нос, губы, рот – все было правильной и приятной формы. Костюм его также был безукоризненный. Но отчего-то рождалось впечатление, что все внешнее благополучие – не более чем ширма, за которой кроется некий трагический излом в судьбе или характере, а может, и тщательно укрываемый порок. Словом, с первой встречи к такому человеку в объятия бросаться не станешь.
– Поздравляю вас с прибытием, Петр Григорьевич, –