делает попытку Льюис, осознавая, что это уже не посещение библиотеки.
– Почему ты делаешь это здесь, возле дивана? – почему-то спрашивает она, снова подходит к нему и смотрит в упор своими жадными глазами. Растопыривает пальцы, показывает на контур вапити из липкой ленты и оставляет их растопыренными.
– Ты бы задала тот же вопрос, выбери я любое другое место, – отвечает Льюис, уходя от ответа.
– Но ты сделал это именно здесь, а не в другом месте, – возражает Шейни, на этот раз она не давит, а допытывается.
– Это глупо, – говорит он и садится на третью ступеньку лестницы. – Просто мне показалось, что я недавно что-то увидел.
Она откидывается на спинку дивана, не отрывая от него глаз, и спрашивает:
– Что именно?
– Это не так, как в книжках, – отвечает Льюис. – Когда ты… когда вроде видишь то, чего быть не должно.
– Например, вервольфа, роющегося в твоем мусоре? – договаривает она за него, берет с кофейного столика книжку, которую он сейчас читает, и показывает ему обложку, на которой… вервольф роется в мусорном баке, а вся дорожка усеяна отбросами.
Льюис кивает, его загнали в ловушку. Он прижал ладони ко рту, обдав их горячим дыханием.
Неужели он действительно вот-вот ей расскажет? Узнает ли эта крутая девчонка с работы то, чего не знает его жена?
Но она сумела закончить изображение оленихи на полу. Это что-то да означает. И… Льюис ненавидит себя за свои слова, за то, что так думает, но факт остается фактом: она из индейского племени.
Что еще важнее, она сама задает вопросы.
– Это произошло зимой, до того, как я женился, – говорит он. – За шесть… нет, за пять дней до Дня благодарения. В субботу перед Днем благодарения. Мы охотились.
– Мы? – уточняет Шейни.
– Парни, с которыми я вырос, – пожимает плечами Льюис, давая понять, что дело не в них. – Гейб, Рикки, Кассиди… Касс.
Шейни кивает, мол, пока все понятно, и опять бросает взгляд на фигуру из липкой ленты, которую они оба считают вапити, и Льюис продолжает рассказывать… исповедоваться, впервые высказывает все вслух, что должно означать: все это действительно произошло.
Та суббота
Небо плевалось твердыми маленькими снежками, которые все время застревали в девчоночьих ресницах Льюиса, которые он всегда считал нормальными.
– Ты накрасила ресницы, принцесса? – все равно сразу же спросил Гейб. – Стоит только глазом моргнуть, и все парни сбегутся к твоей двери?
– Кто бы говорил, – парировал Льюис, выпятив подбородок в сторону таких же заиндевевших ресниц Гейба.
За границей резервации люди всегда ошибочно принимали их с Льюисом за братьев. Гейб был всегда чуточку выше ростом, но во всем остальном – как две капли воды. Во времена Джона Уэйна[17] их с Гейбом согнали бы вместе с другими индейцами и расстреляли из пулемета, они стали бы номерами 16 и 17 из сорока. Но Касс скорее принадлежал к типу индейца, сидящего перед хижиной, типу, скроенному для двадцатого