дцать невозможно было не заметить. Бедняга сделал попытку пробраться к туалету. Репортер, с косящими от бесконечных извинений глазами, его узнал.
– Это его брат, быстрее за ним! – скомандовал он операторам.
Герман обернулся и захлопнул дверь кабинки прямо у них перед носом; в тот же вечер его поход в туалет транслировали все национальные каналы.
– Идите к черту, – пробормотал измученный Герман спокойно, почти миролюбиво.
Я знаю, виторианцы потрясены новостью о том, что их героя застрелили, и если заранее все продумать, что, к сожалению, невозможно, меня ради такого случая следовало бы нарядить в костюм.
Ни один полицейский не готов к тому, что станет последней жертвой серийного убийцы, год за годом державшего в страхе целый город, но жизнь придумывает множество способов нас обхитрить.
В общем, на снимках я получился так себе. Как я уже говорил, мне всадили пулю в голову. Однако следовало бы рассказать подробности того, что в начале носило название «Двойного убийства в дольмене[1]», а в итоге превратилось в самую настоящую бойню, продолжавшуюся много лет и тщательно спланированную преступным умом, чей IQ значительно превышал умственные способности всех тех, кого мы подозревали.
Когда человек, убивающий людей одного за другим, – чертов гений, остается лишь молиться, чтобы твой мяч не выскочил из золоченой корзины и следящий за игрой мальчишка не объявил дрожащим от волнения голосом твой номер.
1. Старый собор
24 июля, воскресенье
Я наслаждался лучшим в мире картофельным омлетом – яйцо полусырое, картошка хорошо пропеченная, при этом хрустящая, – когда раздался телефонный звонок, изменивший всю мою жизнь. В худшую, надо заметить, сторону.
Был канун Дня Сантьяго, и мы, жители Витории, готовились ко Дню блузы[2], любимому празднику молодежи, который открывает целую череду других праздников, приходящихся на начало августа. В отделанный деревянными панелями бар, где я наспех заканчивал свой маленький гастрономический праздник, набилось столько шумного народу, что, почувствовав в кармане рубашки, возле сердца, дрожь ожившего мобильного, я вышел на улицу Прадо.
– Что случилось, Эстибалис?
Обычно напарница старалась не беспокоить меня в выходные, а День блузы и канун праздников были тем более священными днями: весь город вверх ногами, о работе никто не думает.
Грохот духового оркестра и гвалт следовавшей с ним толпы, которая подпрыгивала и подпевала в такт музыки, в первый момент не позволяли расслышать голос Эстибалис.
– Унаи, срочно приходи к Старому собору, – приказала она.
Эти слова, равно как и их звучание, озадаченное и одновременно взволнованное, непривычно звучали в устах девушки-полицейского с отлично поставленным голосом.
Я сразу сообразил, что случилось что-то серьезное.
Пытаясь скрыться от вездесущего шума, который в тот день наполнял весь город, я машинально направил шаги к парку Флорида, стараясь уйти подальше от децибелов, мешавших хоть как-то поддерживать разговор.
– Что случилось? – спросил я, стараясь собраться с мыслями: последний глоток риохи явно был лишним.
– Ты не поверишь, но все в точности так же, как двадцать лет назад.
– Ты о чем, Эсти? Я плохо соображаю.
– Археологи из реставрационной команды собора обнаружили в склепе два обнаженных тела. Юноша и девушка, ладони на щеках друг у друга. Что-то напоминает, верно? Приходи немедленно, Унаи. Это серьезно, очень серьезно. – И она нажала отбой.
«Быть такого не может», – подумал я.
Такого не может быть.
Я даже не попрощался с ребятами. Скорее всего, они так и сидели в баре «Сагартоки» посреди людской толчеи, и маловероятно, что кто-то из них обратил бы внимание на мобильный, если я позвонил, чтобы сообщить, что мой День блузы подошел к концу.
После звонка напарницы я, понурив голову, направился к площади Белой Богородицы, прошел мимо своего дома и дошел до начала Коррерии, одной из старейших улиц средневекового города.
Неудачный выбор. Народу там было полно, как и повсюду в центре. «Малькерида» и другие бары, изобиловавшие в нижних этажах старого города, были полны виторианцев, и я более четверти часа добирался до площади Бурульерия, расположенной у собора, где мы с Эстибалис договорились встретиться.
Площадь получила свое название потому, что в XV веке представляла собой рынок бурульеров – сукновалов, превративших город в торговую артерию северной части полуострова. Я шел по мощеной мостовой, и бронзовая статуя Кена Фоллетта[3] с тревогой наблюдала, как я прохожу мимо, словно писатель заранее предвкушал темные сюжеты, которые сплетались вокруг меня.
Эстибалис Руис де Гауна, инспектор отдела уголовного розыска, работавшая со мной в паре, ожидала меня на площади у собора, попутно делая звонки в тысячу разных мест