(в допустимых пределах) исходных данных и выведя из этих фиктивных посылок «правильные» результаты. Он завоевал на научной ярмарке первое место, снискал посеребренную «Крылатую Победу» и восхищение отца. А годом позже, рассказывал Чип, как раз когда отец получил первый из двух своих национальных патентов (несмотря на принципиальные разногласия с Альфредом, Чип не забывал внушить гостям, что старик на свой лад человек великий), сам он прикидывался, будто изучает популяции перелетных птиц в парке неподалеку от наркоманских лавчонок, книжного магазина и дома одного приятеля, где имелись настольный футбол и бильярд. В этом парке мальчик обнаружил яму с залежами низкопробной порнографии, а в подвальной лаборатории (в отличие от отца он не провел там ни одного настоящего эксперимента, не ощутил и слабого трепета научной любознательности), над разбухшими от сырости страницами этих журналов, то и дело насухо обтирал головку восставшего члена, даже не подозревая, что таким манером лишь подавляет оргазм (гостей Чипа, в большинстве наторевших в квир-теории[6], эта деталь особенно потешала), а в награду за ложь, онанизм и лень ему вторично вручили «Крылатую Победу».
В мареве сигаретного дыма, развлекая своих конгениальных коллег, Чип думал: родители изначально понятия не имели, кто он такой и какой жизненный путь ему предстоит избрать. Так безмятежно протекли два с половиной года в Д-ском университете, пока День благодарения в Сент-Джуде не обернулся катастрофой. Руфи его бросила, появилась студентка-первокурсница, заполнившая оставленный молодой историчкой вакуум.
Мелисса Пакетт была самой одаренной участницей вводного теоретического семинара «Потребление текста», который Чип вел в третью свою весну в Д. Другие студенты избегали садиться рядом с этой театрально-царственной особой, отчасти потому, что не любили ее, отчасти потому, что она неизменно выбирала стол в первом ряду, под самым носом у Чипа. Широкоплечая, с длинной шеей, не то чтобы красивая, скорее, неотразимо-роскошная. Совершенно прямые волосы оттенком напоминали вишневое дерево или свежее машинное масло. Мелисса носила одежду, купленную в комиссионке и отнюдь ей не льстившую: свободный мужской костюм из клетчатой синтетики, пестрое платьице-трапецию, серые рабочие комбинезоны с вышитым над верхним левым кармашком именем «Ранди».
Мелисса терпеть не могла дураков. На втором занятии, когда вежливый паренек с косичками-дредами, по имени Чад (в каждом семинаре в Д. имелся по крайней мере один такой вежливый паренек с дредами), из кожи вон лез, пытаясь пересказать теории Торстейна «Веберна»[7], Мелисса принялась заговорщически подмигивать Чипу. Закатывала глаза, беззвучно шептала «Веблен», дергала себя за волосы, так что Чип больше следил за ее переживаниями, нежели за ответом Чада.
– Извини, Чад, – в конце концов не выдержала она. – Ты имеешь в виду Веблена?
– Веберн. Веблерн. Я так и говорю.
– Ты