наездник поднял голову. Несмотря на расстояние, наши взгляды встретились, и всадник вздрогнул, узнав меня. Он развернул коня, ударил его в бока шпорами, а я спрыгнула со стула.
– Кого это вы там увидели? – поинтересовалась Бесс.
Кого я увидела? Человека, который вел армию короля против бунтовщиков на Севере. Человека, который сделал несчастной свою жену и мою кузину Элизабет. Одного из самых знатных пэров королевства.
– Герцога Норфолка, – сказала я. – И боюсь, он приехал ко мне.
7
Томас Говард, третий герцог Норфолк, был зол еще до того, как увидел меня.
Я услышала тяжелые шаги за дверью камеры, а потом он вошел, оттолкнув бифитера, который отпер для него дверь.
– Что она делает здесь, Кингстон? – сердитым, хриплым голосом бросил герцог через плечо.
Следом за ним торопливо вошли сэр Уильям Кингстон с женой.
– Ваша светлость, но сейчас у нас в Тауэре очень мало свободных помещений, – проговорил сэр Уильям, не решаясь приблизиться.
– Чтобы попасть сюда, мне пришлось пройти мимо львиной ямы, – возмущенно продолжал Норфолк. – Мне безразлично, кого и куда вы переместите, но госпожу Стаффорд вообще не следовало запирать в этом треклятом зверинце.
Не одна я знала этого краснолицего, подверженного вспышкам гнева человека – его знала вся Англия. Стыдно признаться, но вспыльчивость была и одним из самых серьезных моих грехов. Еще покойная мать строго выговаривала мне за это, а впоследствии в Дартфорде настоятельница молилась вместе со мной, чтобы я сумела себя преодолеть. «Смирение и вера, смирение и вера», – прошептала я, опустив глаза и отчаянно цепляясь за слова святой Екатерины Сиенской.[13]
Герцог вышел на середину громадной камеры. А я, взволнованная и неуверенная, осталась там, где была, – у стены. Стул, на который я залезала, чтобы выглянуть в окно на лужайку, теперь вновь стоял у стола.
Я скользнула взглядом по его простой одежде для верховой езды, по заляпанным грязью сапогам. В правой руке у незваного гостя что-то подрагивало. Я поняла, что это кнут. Зачем, интересно, он прихватил его сюда? Наконец я набралась мужества и посмотрела в глаза герцогу Норфолку. Нахмурившись, он изучал стены, голый пол, тюфяк в углу. Наконец взгляд его остановился на мне.
Не понимая, как следует себя вести, я сделала положенный по этикету придворный реверанс, присев на секунду на согнутой левой ноге и наклонив голову так, что подбородок уперся в грудь.
Когда я подняла голову, герцог стоял рядом со мной. Он сильно постарел с тех пор, когда я видела его в последний раз: в темных волосах появилось больше седины, узкое лицо испещряли глубокие морщины. Правда, глаза его, оглядывавшие меня с ног до головы, казались молодыми и проницательными. И под взглядом этих горящих черных глаз, глубоко посаженных в постаревший пергамент лица, я почувствовала сильное беспокойство.
Норфолк смотрел на меня с таким странным выражением… Было здесь,