фантазия», если вам интересно.
– Фантазия! – Зойд опять всхлипывал. – Чувак, кто тут говорил хоть что-нибудь о притворстве? Вы что, считаете, я это все не всерьез?
– Конечно-конечно, но прошу вас, только…
– Меня одно удерживает, – Зойд продолжительно сморкаясь, – недостойно валяться всему расплющенному у бассейна и в последние секунды на Земле слышать, как Джек Лорд говорит: «Оформляй его, Дэнно – Самоубийство первой».
Помощник управляющего, давно привыкший к таким беседам, дал Зойду еще немного полопотать, после чего тактично оторвался. Вскоре налетел вечер и окутал острова. После краткой ненамеренной пивной дремы Зойд встал, надел белый костюм, позаимствованный у Скотта Хруста, поверх своей гавайской рубашки, подвернул брючины, оказавшиеся длинноватыми, не стал застегивать пиджак, слишком тесный, а также длинный, отчего возникал эффект «шикарного лепня», нацепил очки от солнца и соломенную шляпу, купленную в аэропорту, и вдарил по улицам в поисках такого места, где можно посидеть за клавишным инструментом, предпочтительно с кем-нибудь знакомым. А не направился он прямиком в аэропорт ввиду не столько даже неразборчивости мелкого шрифта у него на билете, особого экскурсионного предложения, о котором в авиакомпании, по их заверению, никто не слыхивал, сколько из странного радостного фатализма, кой часто, вместо слез, как было известно, вроде нынешнего, им овладевал. Ну ее нахуй, щебетал он самому себе, сегодня твой день освобождения, пусть она достается старине Бирку, пусть забирает ее в тот мир юристов, где им все сходит с рук, а достается чего душе угодно, и настанет день, когда гаденыш будет баллотироваться на какой-нибудь национальный пост, вместе в вечерних новостях они и будут, а ты сможешь чпокнуть пивом и потостоваться с экраном, и вспомнить тот последний раз на балконах, как она отвернулась, ее плавная попа в крохотных цветастых трусиках от бикини, волосы вразлет, окно сползает вниз, ни взгляда назад…
Он медленно отскакивал от одного гонолулуского бара к другому, позволяя себе доверять скрытым структурам ночи в городе, тому дару, что, он иногда считал, в нем есть – дрейфовать, если не к перекресткам высокой драмы и значимой удачи, так, по крайней мере, подальше, по большей части, от опасности. В какой-то миг он обнаружил себя снова в туалете «Космического ананаса», прискорбно тогда известного клуба кислотного рока, где совещался с басистом, с которым раньше работал, и тот рассказывал ему о вакансии салонного пианиста в «Авиалиниях Кахуна».
– Халтура смерти, – заверял его друг, – никто не знает, как они из бизнеса не вылетают, да это и не единственная загадка. – Носились неподтвержденные сообщения о происшествиях высоко над поверхностью планеты, о коих никто не говорил иначе как самыми осторожными эвфемизмами. Роль прибывших пассажиров не всегда совпадала с ролью отбывавших. Наверху, в зазоре между, что-то происходило.
– Похоже на то, чего я как раз и ищу, – прикинул Зойд, – с кем мне повидаться? – Оказалось,