как все его звали, работал локтями энергично, но бестолково. Собственно, все остальное он делал так же: вместо того, чтобы собирать материал по делу, он произносил перед ошалевшими свидетелями митинговые речи, когда нужно было запросить нужные документы у Епархиального совета, он ввязывался в идиотскую полемику на тему: есть ли Бог? Вместо того чтобы найти Кире извозчика, он полчаса бестолково бегал с этажа на этаж и в конце концов предложил Хацкелееву заменить его на суде.
– Ты только скажи, чего говорить мне, а я скажу.
– Пропустите, товарищи, я главный обвинитель! – увещевал толпу Роман Давидович.
– А я – царь Николай Второй! – нагло ухмыляясь, ответил ему мужик в кепке и косоворотке, по виду из рабочих. – В синагоге своей командовать будешь, а у нас тут власть рабочая!
– Да ты что несешь! – начал было Касицын.
Хацкелеев не стал останавливать Маркушу, пока тот пытался махать кулаком перед здоровенным мужиком.
– Я стрелять буду, – наконец обиженно сообщил Касицын Роману Давидовичу.
– В толпу?
– В воздух!
Где-то далеко действительно послышались выстрелы. Толпа охнула и отхлынула от входа.
– Из-за тебя все сорвется! – причитал Касицын.
– Ничего, без главного обвинителя не начнут.
– Это ты, что ли, главный? Скажи это товарищу Гриню! Ему, чтобы контру прищучить, вообще доказательства не нужны. Пока ты тут старорежимные балеты разводишь, он настоящее дело делает!
Хацкелеев не стал вступать в дискуссию, хотя слова Маркуши его задели. Он вытащил наган и, как будто о чем-то раздумывая, направил на товарища.
– Проклятая контра, – негромко, пробуя слова на вкус, сказал он.
– Ты чего?
– Проклятая контра! – увереннее сказал Хацкелеев. – Товарищи! Перед вами представитель проклятого царизма! Пропустите, товарищи! Эта недобитая контра сейчас предстанет перед судом Революционного трибунала.
– Сдурел?
Народ, окружавший их, отреагировал не столько на слова, сколько на уверенный, командный тон Хацкелеева.
– Контра?! – переспросил один из революционных матросов. – Может, его того, а, товарищ?
– Ни в коем случае! – воскликнул Роман Давидович, внутренне наслаждаясь замешательством Касицына. – Он ценный свидетель! Мы должны его допросить в суде. Организуйте нам проход!
Толпа дрогнула и подчинилась.
– А ну, расступились, контра недобитая! – сверкая ярко-голубыми глазами, кричал матрос.
Он был переполнен гордостью от того, что оказался причастным к такому важному делу, как конвоирование в суд опасного преступника. Кроме того, как выяснилось позднее, у него не было билета. Поэтому его энтузиазм был более чем понятен.
– Революция не забудет вам этого, товарищ, – проговорил Хацкелеев, покровительственно похлопав его по плечу, когда они прорвались сквозь густую толпу и оказались по ту сторону тяжелых дверей.
Суд идет!
Хацкелеев