сорить деньгами.
Однако гости, по-моему, толком и внимания не обратили на скудость нашего стола, поскольку пробыли у нас всего два дня. Они привезли мне меховой плащ с капюшоном и перчатки – одежду для долгого путешествия, и мать разрешила мне хотя бы часть пути самостоятельно проехать верхом на Артуре. Мы должны были отправиться в дорогу рано утром и ухватить как можно больше светлого времени, столь непродолжительного в эти зимние дни; мне пришлось подняться практически ночью и ждать на конюшенном дворе, чтобы не показаться неучтивой по отношению к новым родственникам и в первую очередь к моему молчаливому жениху. Сначала нам предстояло совершить обряд бракосочетания в поместье моей матери, а затем я и мой новый супруг собирались к нему в Линкольншир; он сказал, что это место называется Бурн, но я даже не слышала о таком. Меня терзали мысли о том, что у меня появится очередной муж, что мне снова предстоит войти в совершенно незнакомый дом и оказаться в чужих краях, хотя я еще никогда и нигде не чувствовала себя по-настоящему дома, никогда и нигде не имела ничего своего, принадлежащего мне по праву.
Когда все были готовы к отъезду, я побежала по лестнице наверх, в детскую, попрощаться с сыном; Джаспер поднялся туда вместе со мной. За этот год Генри перерос и свои свивальники, и свою колыбельку и спал теперь в специальной кроватке с высокими решетками. Он вот-вот должен был пойти, и мне невыносимо грустно было с ним расставаться. Он уже умел хорошо стоять, уверенно упершись в пол своими чудесными, крепкими, чуть кривоватыми ножками и держась за скамеечку для молитв или за низенький табурет; затем, наметив себе следующую надежную опору, он осторожно перемещался к ней, порой делая неверный шажок и шлепаясь на попку. Если он видел, что я готова с ним возиться подольше, то вцеплялся в мои руки и, заставляя меня сгибаться пополам, несколько раз проходил через всю комнату туда и обратно. Стоило в детской появиться Джасперу, как Генри радостно вскрикивал, будто молодой петушок: он уже точно знал, что Джаспер будет покорно, точно дрессированный пес, играть с ним и держать его за ручки, пока он топает на своих толстеньких ножонках по комнате.
Но тот волшебный миг, когда мой сын все-таки пойдет самостоятельно, еще не наступил; я молилась, чтобы это произошло до моего отъезда, но позднее стала понимать: теперь, конечно, он сделает свой первый шаг без меня. И каждый последующий шаг в своей жизни тоже. Горше всего мне было сознавать, что меня не будет рядом с сыном, когда он пойдет сам.
– Я непременно напишу тебе, как только это случится, – пообещал мне Джаспер.
– Да, напиши, – кивнула я, – и еще напиши, когда он станет есть мясо. Он растет, не может же он всю жизнь питаться одной кашей.
– Буду писать тебе обо всем. И непременно буду сообщать тебе о каждом новом прорезавшемся зубике.
Я потянула Джаспера за руку, и он повернулся ко мне.
– Послушай, если он заболеет, – прошептала я, – тебе, конечно, посоветуют ничего не писать мне, не тревожить меня понапрасну. Только я все