сосен из Алеппо,
опутанных густым плющом,
и стройных неподвижных кипарисов -
я долго-долго ими любовался.
Какой покой! Какая безмятежность!
Как жаль, что тут так тесно от надгробий,
я предпочел бы здесь покоиться один,
один среди деревьев благородных.
Пройдя вперед по маленькой аллее, -
ее у входа украшает шелковица -
я посетил могилу Милля.
Папа тоже знал историю Стюарта Милля.
– Это был английский писатель, он путешествовал в наших краях вместе с женой. И случилось так, что бедная дама умерла в Авиньоне. Тогда охваченный горем муж приобрел небольшой дом возле кладбища, в нем он и скончался пятнадцать лет спустя; его похоронили рядом с возлюбленной супругой.
На кладбище мне никогда не было грустно. Когда мы не приводили в порядок памятники, то клали на могилы цветы, поливали лежавшие там букеты. Случалось, что на могилке с одиноким крестом не было ни одного цветочка, зато перед иным мраморным мавзолеем их лежали целые груды. Тогда мы брали оттуда несколько цветочков и относили их на сиротливую могилку. А папа делал вид, будто ничего не замечает.
А уж дедуля – убежденный сторонник равенства – нас бы не осудил.
Нередко дедушка и отец вместе трудились над могильным памятником, высекая надписи. А иной раз они сооружали леса, когда речь шла о монументальных надгробиях.
– Но это, в сущности, пустяки по сравнению с тем, что мы сделали в Гренобле! – замечал папа.
Они однажды ездили в Гренобль и воздвигали там памятник, чем мама немало гордилась.
– У них такая репутация, что о ней наслышаны и вдали от Авиньона! – не уставала она повторять.
А приходя на кладбище, мама непременно показывала нам памятники, где внизу виднелась надпись «Матье».
Из-за всего этого мы, дети Роже Матье, чувствовали себя на кладбище Сен-Веран как в собственном королевстве, где были и свои пугающие тайны. Однажды землекопы, рывшие глубокую могилу, извлекли оттуда прямо на наших глазах череп. Мы пришли в ужас.
– Не надо в подобных случаях бояться, – наставительно сказал отец. – Все мы после смерти станем такими. Череп этот рассыплется в прах, а тот, кому он принадлежал, теперь на небесах… Пойдемте-ка лучше со мной, поможете красить надгробия.
Папа научил нас управляться с кистью, чтобы белить камень. Это было нашим любимым занятием. Мы пустились за ним вприпрыжку, забыв и думать о могильщиках.
Случалось, мы на кладбище даже напевали. Это покоробило однажды какую-то даму, которая пришла посидеть у могилы:
– Подумать только, они поют! Поют на кладбище!
– Но ведь они дети! Простите их. Они не ведают, что творят.
– А вам бы надо их остановить. Вы же еще и собаку привели! Собаку! На кладбище! Спасибо, еще не в церковь!
– Да, мадам, как святой Рох!
Она удалилась, чопорная, непримиримая, довольная тем, что задала нам головомойку.
Мы снова взялись за кисти в полном молчании. Но через минуту удивленно воскликнули:
– Послушай,