на лице. Ведь братик… Это она виновата! Это она сказала ему ждать в шкафу. Все из-за нее. Он мог бы быть здесь, с ними. Быть с ними и держать ее за руку, если бы она не вмешалась.
Она заплакала, слезы обжигали глаза и щеки.
– Я не знала! – рыдала она. – Папа, я не знала, я думала, мы скоро вернемся, я думала, он там в безопасности.
Потом она подняла глаза на отца. Ее голос был полон ярости и боли, она обоими кулачками ударила его в грудь.
– Ты никогда мне ничего не говорил, Папа, никогда ничего не объяснял, ты ничего не говорил об опасности, никогда! Почему? Ты думал, что я слишком маленькая, чтобы понять, да? Ты хотел защитить меня? Ты это хотел сделать?
Она больше ни секунды не могла видеть лицо отца. Оно было исполнено такой грусти, такого отчаяния. Наконец слезы затуманили картину этого страдания. Она плакала совсем одна, спрятав голову в ладони. Отец не пробовал приблизиться к ней. За эти ужасные одинокие минуты девочка поняла: она больше не десятилетняя малышка, она стала намного старше. Больше ничего не будет как раньше. Для нее. Для родителей. Для брата.
Она последний раз всхлипнула, дернув отца за руку с силой, о которой даже не подозревала.
– Он умрет! Он умрет, это точно!
– Мы все в опасности, – откликнулся он наконец. – Ты и я, твоя мать, твой брат, Ева и ее сыновья, и все эти люди вокруг нас. Все. Но я с тобой. И мы с твоим братом. Он в наших молитвах и в наших сердцах.
Прежде чем она успела ответить, их втолкнули в поезд – без сидений, один голый вагон. Поезд для животных. Он сильно вонял и был отвратительным. Стоя у двери, девочка бросила последний взгляд на серый пыльный вокзал.
На перроне напротив семья ждала своего поезда. Отец, мать и двое детей. Мать была красивой, с замысловатой прической. Наверно, они ехали в отпуск. Дочка была приблизительно ее возраста. На ней было чудесное сиреневое платье. Волосы чистые, башмачки начищены.
Две девочки встретились взглядами по разные стороны платформы. Красивая, хорошо причесанная мама тоже смотрела на девочку в поезде. Та знала, что у нее черное от грязи лицо и сальные волосы. Но не опустила от стыда голову. Она стояла выпрямившись, вздернув подбородок. И вытирала слезы.
Когда двери уже были закрыты, поезд дрогнул и колеса со скрипом покатились по рельсам, она все смотрела в металлическую щель. Она не сводила глаз с другой девочки. И смотрела до тех пор, пока маленький силуэт в сиреневом платье не скрылся из виду.
Мне никогда не нравился Пятнадцатый округ. Возможно, из-за уродливо торчащих огромных современных зданий, которые портили вид набережных Сены сразу за Эйфелевой башней, – к ним я никак не могла привыкнуть, хотя все они были построены в семидесятые годы, задолго до моего приезда в Париж. Но когда мы вместе с Бамбером оказались на углу улицы Нелатон, где раньше находился Зимний велодром, я сказала себе, что теперь квартал мне нравится еще меньше.
– Какая мрачная улица, – тихо проговорил Бамбер. Потом сделал несколько