извечным грехом – ленью.
– Чего сидим? Кого ждем? – недовольно спросил Антон.
Валявшийся на траве Синицын меланхолично подрыгал согнутой ногой:
– Известно кого, – лениво ответил он. – Государя амператора Залевского. Их сиятельство обещали прибыть к половине двенадцатого.
– Уже первый час, – сказал Антон.
Синицын еще подергал ногой, что наверняка обозначало: «Ну а я при чем?»
Антон вздохнул:
– Испечемся мы тут.
– А я про что?
Ларионов, опиравшийся спиной о ствол березы, участия в диалоге не принимал, делая вид, что дремлет. Время от времени он открывал свои черные глаза и внимательно оглядывал окрестности. Убедившись, что вокруг все погружено в сладостную дрему, Ларионов срывал травинку и начинал ее жевать, перекатывая от одного уголка рта к другому. Синицын курил, с удовольствием пыхая в воздух, как паровоз, распугивая комаров, которым в тени было вольготнее, чем на убийственном солнцепеке. И какой дурак придумал снимать погоню в такую жару? Представив, что будет с ним, в этом непродуваемом костюме, да еще и плаще, Антон поморщился.
С лошадьми он тоже не особенно дружил. В последний раз он сидел на лошади еще в училище, где зачет принимал бывший каскадер, преподававший верховую езду и фехтование.
– Да обхвати ты ее коленями, – орал он. – И спину держи. Что ты сидишь, как мешок с говном? Тьфу, бестолочь! Чтоб тебе на ишаках всю жизнь ездить!
У Антона и правда выходило все из рук вон плохо: и езда и фехтование. От лошадей плохо пахло, седлать их Антон попросту брезговал. Фехтуя же, не мог освоить самых простецких выпадов. Преподаватель ругался и советовал держать шпагу нежнее, как знойную женщину, но в то же время твердо, и не махать ею, как Василий Буслаев оглоблей.
К счастью, умаслить преподавателя было просто. Бутылочка коньяка – и вот он, благополучный зачет. А то, что ковбой из него не вышел, – ну и ладно. Все равно за всю актерскую карьеру ни разу ему не предлагали роли наездника.
Разве что сейчас…
Ничего, как-нибудь, небось никто не заметит, что Антон в седле не слишком уверенно держится…
– Идут, кажись, – пробормотал Синицын и даже приподнялся на локтях, приставив ко лбу сложенную домиком ладонь. – Да, Залевский, точно… А кто это с ним? О, да это же Альмухамедов!
Он, кряхтя, поднялся, бросил в сторону окурок, который упал в траву, испустив прощальный дымок. Антон вскочил. Следом поднялся Ларионов, потоптался на месте и скользнул куда-то вбок, подальше от красавца Залевского, приближавшегося с заметной неуверенностью в движениях.
Пьяный, что ли?
– Простите за задержку, – небрежно сказал Залевский, ничуть не сомневаясь, что его немедленно простят. – Сами понимаете, встретил старого товарища и – вот… Привез, показать ему нашу богадельню…
«Старый товарищ» Альмухамедов поморщился и, не дожидаясь окончания фразы, двинулся к камерам, к кучке насторожившихся людей и режиссеру под легкомысленным зонтиком.