бежать по инерции. Другой, обер-фельдфебель, с перекошенным от ужаса лицом обернулся, встал на колено, стал целиться из винтовки в Павловского. Корнет бросил коня влево, увернулся от выстрела и со злостью обрушил клинок на спину стрелявшего. Немец даже не упал. Оперевшись на винтовку, так и умер на одном колене.
Нет, Павловский ничего не испытывал, кроме азарта и радости боя. Ему нравилась эта беспроигрышная игра смерти, когда ты на коне, силён и ловок, а внизу тварь какая-то, которую даже приятно строгать клинком и видеть её предсмертные конвульсии. И никакой слабины, и никакого угрызения совести… Врага нужно уничтожать!
Гусары быстро расправились с батареей, под конвоем отправили в полк немецких капитана, командира батареи и двух лейтенантов. Третий лейтенант пытался бежать, догонять его не стали. Павловский достал из притороченного к седлу чехла карабин и, практически не целясь, выстрелил. Никто не стал проверять, жив ли офицер. Гусары знали, их корнет бьёт без промаха.
Вернувшиеся из разведки доложили: с северо-востока к реке движется колонна германской пехоты, до батальона, с четырьмя орудиями и до эскадрона конницы. От переправы они верстах в четырёх. Павловский дал команду развернуть орудия, а Федулину и ефрейтору Харину велел быстро сформировать два расчёта и открыть огонь по движущейся колонне. Четыре других германских орудия гусары утопили в Немане.
Сделав по шесть выстрелов на орудие, гусары по приказу Павловского прекратили огонь, а трое были отправлены разузнать результаты стрельбы. На батарею в сопровождении трёх конных прискакал старший адъютант полка ротмистр Каменцев. Не слезая с коня, осмотрел гусарскую батарею и с восхищением воскликнул:
– Ну, вы, корнет, даёте! Не гусары, а, честное слово, боги войны!
Ротмистр не успел закончить, как вернулась разведка. Доложили, что особой меткости пальба из орудий не достигла, но три-четыре фугаса угодили в колонну пехоты, положив не менее ста немцев. Кавалеристов нет. Видимо, удрали. Орудия стояли на дороге без прислуги. Похоже, тоже сбежала.
Обрадованный Павловский спросил:
– Ну а орудия-то что, оставили просто так?
Унтер-офицер Суровкин, старший разведки, откашлялся в закопченный кулак и, хитро взглянув на своих гусар, важно отвечал:
– Никак нет, вашбродь. Как можно? Мы каждую пушку обложили ихними фугасами с пороховыми зарядами, ввинтили взрыватели, укрылись в канаве и забросали пушки энти германскими пехотными гранатами на таких длинных ручках, что в самую пору ими горох толочь. Ну, я вам скажу, вашбродь, и бабахнуло! Нету больше тех пушек, вашбродь. А вот сумки полевые с какими-то документами и картами мы у убитых германских охфицеров собрали. – Суровкин передал Павловскому пять жёлтой кожи новых офицерских планшетов.
Немного подумав, унтер-офицер сказал:
– А енто, вашбродь, вам в подарок, – он протянул командиру немецкую кобуру с «парабеллумом Люгер Р08» и три коробки патронов к нему, – ишшо не стреляный, новенький.
Растроганный