бы и не возражая:
– Хорошие лошадки, что в седле, что в упряжке. Им в атаку не ходить.
Павловский, чуть помедлив, тихо заметил:
– Как знать, хозяин, как знать.
Лапиньш не придал значения этим словам, пропустил их мимо ушей. А зря.
В доме старосты Павловский занимал тёплую и уютную комнату с широкой деревянной кроватью, платяным шкафом ручной работы, письменным столом и семилинейной керосиновой лампой на нём. Комната выходила в просторные сени, и постоялец не особенно мешал хозяевам. Питались в гостиной за большим столом. После того как вся семья – хозяин с хозяйкой, семнадцатилетняя дочь Лаума и десятилетний Эдгар – усаживались за стол, Лапиньш произносил по-латышски кратенькую молитву (они были лютеранами и не любили многословья), затем звали Павловского.
Стол не ломился от яств, но еда всегда была сытной. Утром хозяйка подавала истомлённую в печи гречневую или пшённую кашу со сливочным маслом, варёные яйца и крепкий душистый кофе. Обеды, в отличие от латышской традиции редко есть супы, всегда начинались с первого: готовились густые щи со свининой, гороховый суп с копчёностями, куриный или грибной супы, уха. Лапиньш как-то признался, служба в армии убедила его в незаменимости первого блюда. Ужинали остатками обеда, либо маленькими пирожками со шпиком, большими блинами из ржаной муки со сметаной, вареньем или шкварками. По праздникам и иногда в воскресенье на столе появлялись жареные куры и утки, домашние колбасы, окорока. В рационе всегда присутствовали варёная или печёная в печи картошка и ржаной хлеб. Хлеб этот, напичканный тмином и ещё какими-то душистыми добавками, Павловский терпеть не мог, но тщательно скрывал, чтобы не обидеть хозяев.
Он очень боялся, что хозяева будут соблюдать все посты, и его рацион резко сократится. Но лютеранская церковь признавала лишь два поста: Адвент, аналог Рождественского, и Великий пост, длившийся с Пепельной среды и до Пасхи. Кроме того, лютеранские посты «мясоедны», верующим рекомендуется лишь умеренная еда и особенно благочестивая жизнь в это время. Так что всё обошлось. Павловский с голоду не умирал.
Помирал он от скуки и отсутствия женского тепла. В селе, конечно, имелись приятные особы. Та же Сарита, к примеру, супруга старосты, высокая, статная, гибкая, не растерявшая к сорока годам привлекательности. Или их дочь Лаума, вылитая мать, с густой копной русых вьющихся волос и огромными голубыми глазами. Или взять Марию, крепкую, полнотелую супругу пастора Петра Озолса, всегда приветливую, сверкающую искорками лукавых глаз. Были и другие молодые женщины и девушки, примеченные острым взглядом Павловского. Очень хотелось ему женской ласки! Но озорничать было нельзя, ещё неизвестно, сколько отряду предстояло стоять на постое у местных. Любые попытки навязчивого отношения к дамам пресекались Павловским на корню. Несколько подобных случаев на хуторах закончились поркой солдат – неудавшихся насильников.
Павловский понимал, солдат, жиревших на сытых харчах в тепле и покое, необходимо занять. С этой целью он разработал план