Срок маленький, два месяца. Пашки уже полтора месяца нет. И не будет. Я хотела к матери, а она все время говорит: типа, нагуляешь – погоню, от людей стыдно. А ты… это… подумай… Ты девчонка клевая, конкретно…
– Тебе денег дать?
– Ну… это… разве на билет. В Москву поеду.
Сую ей, не считая – лишь бы ушла.
– Даша… ты лучше больше не приходи. Мне жаль тебя и твоего ребенка, но… с тобой, наверное, ему будет лучше… у меня работа не для семейной жизни… Я сама легкая, не хуже Пашки… Вдруг ты с матерью помиришься? Вернешься домой? Я бы тебе советовала. Ведь по природе у всякой живой твари должен быть свой угол…
– Не, мне… это… у матери делать нечего. У нас колония в Москве. Надо жить там, где тебя понимают. А черепа никого из наших не понимают. Ну и фак их… Ты мне лучше нравишься, чем мать. Че, тебе пора? Ну, бай-бай.
Мало того, что в курсе наших с Дашкой гинекологических дел весь редакционный двор – разговор-то шел на повышенных тонах, – так еще в лестничном окне, у какого курят только самые законопослушные сотрудники редакции, топорщатся злые усы дяди Степы. Надо понимать – времени полшестого, смерклось, в кабинетах свет позажигали, а мыльного тазика с исправлениями нет как нет. И, судя по моему душевному раздраю, сегодня уже не будет.
Дядя Степа взялся меня в двадцать четвертый раз увольнять. Нынче – за нарушение трудовой дисциплины: целый день без строчки, а материал в понедельник в полосу ставить. Но Дашка заразила меня хиппарским пофигизмом.
Степан Васильич мне, для начала:
– Написать мелодраму человеческую не можешь!
Я ему:
– Сами напишите, посмотрим, что у вас получится.
Тут-то все и началось. На вид поставили. Дерзость начальству – не по уставу.
Хорошо, пятница.
Два выходных – непреходящая ломка. Легкий человек Пашка, а действует – как тяжелый наркотик. Одно воспоминание о нем – сверхдоза героина по венам. Чтобы не ломало, прибегла к национальному русскому наркотику традиционным образом: с одной подругой, с другой, с третьей и ейным мужиком… Короче, на пути домой – отправила провожатых, загорелось пешком пройтись по осенней ночи – меня раскачало ой-ой-ой как, тут подрулила машина с каким-то кадром за рулем, и он меня возил по городу, поил пивом и пытался склонить сами понимаете к чему, я его грубо обломала, вышла из машины, обнаружила, что вокруг меня микрорайон Прибрежный, и шкандыбала весь остаток темноты до родной квартиры, покупая в каждом лотке то пиво, то джин-тоник. В вытрезвитель не угодила, видимо, потому, что Боженька пьяных оберегает. Все думала: как он мог с этим унисексом!.. А потом блевала в ванной, и с каждой порцией зелья, извергнутой из себя, светлела головой. Как мог, как мог… Мог он всегда неплохо. Дашка молоденькая, если ей под челку заглянуть, наверное, хорошенькая, а в неразборчивости пола есть некая пикантность. И нечего постфактум по стенкам ползать. Есть у меня одно испытанное средство переболевания – мелодраму написать в газету. Или что посерьезнее, но в стол.
В понедельник