останки трупа. Надо бы проверить этого Функа. Говорят, он дальний потомок какого-то художника – Рембрандта или Ренуара, кто их разберет? Инструкция к тому поступила: арестовать всех, кто имеет родственников за границей.
– Функ, у тебя есть родственники там, за рубежом? – вытащил револьвер из кобуры Придорогин.
– Не знаю, может быть, есть.
– А Порошин говорил, что ты потомок какого-то Ренуара…
– Не Ренуара, а Харменса ван Рейна Рембрандта. Но документально я пока не могу сие доказать.
– А твой Рембрандт был эксплуататором?
– Нет, Рембрандт был сыном мельника.
– По-твоему, мельник – не эксплуататор? Всех мельников мы, Функ, раскулачили.
Голубицкий начал просвещать Придорогина:
– Голландский художник Рембрандт – гений, реалист. Он первым стал изображать на своих картинах нищих, крестьян. А в «Ночном дозоре» воспел, можно сказать, наше НКВД…
Прокурор Соронин добавил:
– У нас в городе потомков князей, графов и разных бывших больше, чем в Москве и Ленинграде. Зачем всю эту грязь посылают к нам?
– Едут! – встрепенулся Функ.
Черный воронок выкатился из-за бугра, переваливаясь и покачиваясь на ухабах. За рулем был Разенков, рядом с ним – Порошин. Они остановили машину метрах в десяти от могилы, выскочили из кабины, открыли заднюю дверь воронка.
– Вас только за смертью посылать, – недовольно проворчал Придорогин.
– Шофера не нашли, как в воду канул, – оправдывался Порошин. – Хорошо вот, Разенков выручил, сел за руль.
– Кого еще привез? – поинтересовался прокурор.
– Старика Меркульева, бригадмильцев – Шмеля и Махнева, Томчук отказался. Да и болеет он: после того как его избили хулиганы, оглох.
– Достаточно! Никто больше и не нужен. Вскрывайте могилу! – распорядился начальник НКВД.
Захоронение раскапывали бригадмильцы Шмель, Разенков и Махнев. Им приходилось участвовать и в расстрелах. Имели они право носить оружие – наганы, чем весьма гордились. Перед исполнением смертных приговоров работники НКВД и бригадмильцы получали по стакану водки, а после – по тридцать рублей. Шмель от водки обычно отказывался, отдавал ее Разенкову или сержанту Матафонову. И глаза Шмель перед выстрелом закрывал. Поставит врага народа на краю ямы, ткнет дулом револьвера в затылок, зажмурится и нажимает на спусковой крючок.
Сержант Матафонов заметил это как-то и обругал Шмеля:
– Ты што? Так приговоренный и до твоеного выстрела могет живым в могилу шастануть. Опосля вылезет. Стрелять потребно наверняка! Не в человека ить стреляшь: во вредителя, выродка, в гадину!
В раскопках могил бригадмильцы никогда не участвовали, не приходилось. Впрочем, из присутствующих никто этим раньше не занимался. Ни прокурор, ни начальник милиции, ни его заместитель. Познания в этом у них были книжные, из лекций, инструкций. Старик Меркульев не обратил внимания на приказания и угрозы, не взял в руки лопату. Его приторочили наручниками к железной могильной оградке по соседству. Протестовал и Шмель:
– Копать