явиться к мистеру Дикинсу в газетный киоск к шести, разложить газеты в нужном порядке, а после доставить их. На все уходило около двух часов, что позволяло ему вернуться домой и успеть выпить чашку чая с мамой до того, как она уйдет на работу. Примерно в восемь тридцать мальчик отправлялся в библиотеку, где встречался с Дикинсом, который всегда уже сидел на верхней ступеньке крыльца в ожидании, пока кто-нибудь не откроет двери.
Днем Гарри являлся на репетицию хора в церковь Святой Марии в Редклиффе, что было частью его обязательств перед школой Святого Беды. Он никогда не считал это обременительным, поскольку искренне любил петь. По правде сказать, он не раз шептал: «Господи, пожалуйста, когда мой голос сломается, сделай меня тенором, и я никогда больше ни о чем не попрошу».
Вернувшись домой к вечернему чаю, Гарри пару часов занимался за кухонным столом, а затем отправлялся в кровать, страшась возвращения дяди не меньше, чем Фишера в первую неделю в школе Святого Беды. По крайней мере Фишер отбыл в классическую школу Кольстона, и Гарри предполагал, что их пути больше никогда не пересекутся.
Гарри с нетерпением ждал последнего года в школе Святого Беды, хотя прекрасно представлял, как сильно изменится его жизнь, если их с друзьями дороги разойдутся: Джайлза – он сам не знал куда, Дикинса – в Бристольскую классическую, а ему самому, если он не сумеет получить стипендию там же, вероятно, придется вернуться в Мерривуд, а затем, в четырнадцать лет, бросить школу и искать себе работу. Он пытался не думать о последствиях провала, хотя дядя Стэн никогда не упускал возможности напомнить ему, что всегда можно устроиться в порт.
– Мальчишку с самого начала не следовало отпускать в эту хваленую школу, – постоянно твердил он Мэйзи, когда та ставила перед ним миску с кашей. – Там его научили слишком много о себе думать, – добавлял он, как будто племянника не было рядом.
Гарри не сомневался, что Фишер охотно согласился бы с точкой зрения дяди, но, с другой стороны, он давно уже пришел к выводу, что у дяди Стэна и Фишера было много общего.
– Но ведь нужно же дать Гарри возможность расти над собой? – возражала Мэйзи.
– Зачем? – не уступал Стэн. – Если порт был хорош для меня и его старика, почему он недостаточно хорош для него? – заключал он с уверенностью, не оставлявшей места для споров.
– Может, мальчик умнее нас обоих, – предполагала Мэйзи.
Это заставляло Стэна на мгновение замолчать, но после новой ложки каши он находил, что ответить.
– Смотря что ты имеешь в виду под умом, – заявлял он. – В конце концов, ум уму рознь.
Затем он отправлял в рот очередную ложку, но больше ничего не добавлял к этому глубокому суждению.
Слушая, как дядя раз за разом каждое утро проигрывает одну и ту же пластинку, Гарри разрезал свой тост на четыре части. Он никогда не высказывался в собственную защиту, поскольку было очевидно, что Стэн уже все решил насчет будущего племянника и его ничем не поколебать. Чего дядя не понимал,