в мире нечто, что живёт не в тебе:
Улыбается Иосиф не в тебе – вне тебя,
и Мария, шаль набросив, приняла произвол,
вне тебя пылает в яслях огонёк бытия,
вне тебя собрблись ослик, и ягнёнок, и вол.
И совсем никто не нужен, чтобы всё было так,
и уже цветок из ножен вынимает дитя,
говорит “Make love” – и плачет, и целует цветок,
и поёт три раза кочет и летит на восток.
Поприветствуй, коченея, вечный круг Рождества:
это чудо сочлененья всех колен и валов —
всех подарков и всех свечек, всех тарелок, всех уздечек,
всех ягнят, и всех ослят, и волов!
Может, есть такая кнопка, чтоб нажать – и вперёд,
или есть одна улыбка в облаках расписных…
да ни кнопка, ни улыбка не берутся в расчёт —
всё крутится и светится без тебя и без них».
Что делать этому фанту?
Этому фанту – спеть,
спеть и сыграть на лютне:
пусть соберутся люди
и прилетит Господь —
на тихом облаке,
по своему хотенью,
ибо нет публики
в мире первостатейней.
Пой, драгоценный фант,
струны перебирая,
мелко перетирая
свежего лиха фунт,
пой-ничего-не-знай,
пой-ни-о-чем-не-думай,
кроме своей резной
лютни, стихом ведомой.
Возраст, привычки, пол —
нам безразлично, кто ты,
помнил бы только ноты,
только б играл и пел!
Встретимся наверху —
всяк сам себе хозяин.
По твоему стиху
там мы тебя узнаем.
Этому фанту пройти четырнадцать километров,
после чего повернуть направо и тут же налево:
на горизонте начнёт различаться нитка залива
и небосвод будет пепелен… нет, перламутров.
Издалека запахнет водорослями и планктоном,
и небольшими ракушками с роскошными завитками,
жизнь будет передвигаться со скоростью Мураками,
то есть стоять на месте… причём фиктивном.
Можно пройти ещё километров десять-пятнадцать
и не заметить при этом почти никаких изменений:
тот же залив и небо – разве водоросли чуть зеленее,
те же ракушки – разве чуть больше пятнистых.
Дальше идти ни к чему, ни направо и ни налево,
глупо оно – и понятно любому разумному фанту:
мы никогда даже не приближаемся – к делу ли, к факту
или хотя бы к заливу… мы так далеко от залива!
И никакому разумному фанту некуда, значит, деться:
во-о-он она, значит, граница… но на то она и граница,
чтоб нам в конце-то концов вдруг расплакаться и оглянуться,
всем вдруг расплакаться и оглянуться – как в детстве.
Этому фанту – повязку надеть на глаза.
Вот… и пускай он расскажет, как жизнь весела!
Жизнь весела, и по каждому плачет креза,
плачет