в зимнюю спячку. Неподалеку гулявший с родителями мальчуган жаловался на отсутствие циркача, что проделывал магические трюки с веревкой, и сверкавшей золотым гримом обольстительницы, с которыми можно было фотографироваться. Стоя лицом к пруду, одиноко маячили в отсутствие клиентов карикатурист и торговец африканскими безделушками, будто уцелевшие после катастрофы. На воде, что переливалась всеми цветами радуги, фланировала одна-единственная лодка, напоминавшая венецианскую гондолу. А эта молодая пара, неужели они все еще влюблены?
Я долго бродил в прохладе этого утра, пока не очутился в подземном автовокзале. Один из множества автобусов пробудил во мне любопытство – привлекло название конечного пункта его движения: Мехорада-дель-Кампо. «Поселок улучшенной планировки» – перевел я с испанского. Зеленые лампочки букв мигали, и я воспринял это как некое обещание. Спустя полчаса в тридцати километрах от автовокзала меня поразила голубая бесконечность утомленного неба, и неожиданно охватило желание пронзить эту голубизну, как те самолеты, что взлетают один за другим (аэропорт Бахарас находился неподалеку). Пусть меня затянет в половодье света, что хлынул сверху и крутился воронкой на крыше местного собора.
Приблизившись к этому собору, я увидел, что он не достроен и причудливо выступает посреди нового жилого квартала. Его изгибы и женские формы в стиле арт-модерн поразительно контрастировали с квадратными домиками, которые быстро размножались вокруг. Прямо перед его западным фасадом, что «плавился» в разнообразии красных кирпичей, расположился культурный центр. Меня сразу тронула эта недостроенная, вроде как искаженная, церковь. И мне вдруг захотелось в этой церкви заказать молебен за упокой матери, хоть гнев на Господа Бога не стих.
Когда я вошел внутрь, меня поразила еще одна неожиданная картина: сидя на корточках, старик заливает цементом пол. Неподалеку от него дымятся раскаленные угли – остатки сгоревших дров.
– Добрый день, – говорю я по-испански.
Старик, казалось, меня не замечает. Но я не отступаю:
– Кто вы?
Он поднял глаза от своего тяжкого труда, смерил меня взглядом с головы до пят и ответил:
– Я – твой отец, дитя.
Старика звали Фернандо Алиага. Ему было семьдесят семь лет. Его взгляд до сих пор живет в моей памяти: голубые глаза старика так похожи на глаза моей матери. В них соединились воедино небо, океан, звезды и ветер. Глядя в глаза дона Фернандо, кажется, что он много странствует.
Однако вся его жизнь прошла здесь, в пригороде Мадрида. Ему довелось застать франкизм, затем улучшение условий жизни, когда Испания вошла в Европейское сообщество. Впрочем, образ его жизни почти не изменился.
– В начале семидесятых, – объяснял он мне, – в нашей деревушке было около трех тысяч жителей. В середине восьмидесятых, с приходом Европы и комфорта, это место стало весьма престижным – в двух шагах от столицы. С тех пор дома растут как грибы. Но для меня ничего не изменилось. Я остаюсь