это значило, мужичок тот растворился в серой массе народу.
Приказ от Крестинского был прост ой, да…
Тихо пристрелить ненавидимого всем корпусом, недавно присланного комиссара, которому и без Гришки было опасно появляться в иных бригадах в одиночку даже днем, особого труда не составляло. Но зачем? Чем этот добродушный грузин так опасен… Крестинскому? Не-ет! Тут они явно… под Мокеича копають!
В сгустившихся вечерних сумерках вдруг забрехали где-то впереди собаки, приветливо замерцали желтые огоньки, Воронок, почуявши чужие стойла, настороженно повел ушами. Уже подняв было плеть, Гришка вяло опустил руку. «Хто там?.., -стучало в висках, -свои аль чужие?..Нарвешся еще, как на грех…» Оглядевшись, заприметил невдалеке укрытый тяжелой снеговой шапкой покосившийся стог. Подъехал поближе, постоял, всматриваясь и вслушиваясь. «Хорошее место для дозора, и коней укрыть можно…» Вынув револьвер, спешился и, прикрываясь корпусом Воронка, медленно обошел стог. Никого. С под – ветра вырыл себе кубло, зарылся, как волк, угрелся, задремал, намотавши на левое запястье повод, в правой руке держа на весу револьвер.
Воронок, отфыркиваясь, мерно жевал преловатое прошлогоднее сено, изредка подымая голову на редкий недалекий брех хуторских собак.
Едва мирно запели в сумерках зари ленивые петухи, оглашая морозный воздух звонким роскриком, тронулся дальше. Оставалось, до Зверево, по всем приметам, верст десять.
Уже на станции, неожиданно вынырнув из-за грохочущего скопища вагонов и платформ, вдруг окружили его шестеро конных с винтами наготове. Один из них красномордый в потертой кожаной тужурке хмуро приказал:
-За нами, Григорий Остапенко. И – не балуй!..
В незнакомом штабном вагоне было тепло и чисто, не в пример ихнему штабу. У Гришки со словами: «Прости, товарищ, порядок есть порядок!» –забрали все оружие и втолкнули в узкий проем купейной двери.
«-Сигану в окошко, коли што, -мелькнуло в голове при виде шевелящейся под утренним студеным ветерком занавески, -а нет, так…» – и он плечом сжал рукоятку дамского «Браунинга», который всегда таскал на кожаном шнурке высоко под левой мышкой.
-Я Смилга, -негромко и хрипловато раздалось из темного угла, -а ты, боец, не бойся.
«Смилга… Смилга…», -Гришка вдруг вспомнил, как Мокеич когда-то со смехом рассказывал, как он, шутки ради, встречал какого-то Смилгу в золотопогонном мундире поручика старой армии и который приезжал в штаб сводного корпуса с целью склонить его к троцкистам. И как он запросто выпроводил того эмиссара восвояси.
Из тьмы широкого генеральского купе выплыла высокая мышастая фигура во френче. Длинное лицо, мятая фуражка, маленькие круглые очки на прямом носу, высокий, с залысинами лоб, интеллигентная бородка клинышком.
-Год назад! – с легким прибалтийским акцентом возвысил голос Смилга, обращаясь куда-то в темноту, -не далее…, как год назад, прошлой зимой…, атаман Григорьев фактически положил Украину под ноги Советской