Чики в самый конец строя химиков. Гелендваген так и остался припаркованным как будто так и надо, на площадке перед казармой.
– Вольно! – скомандовал генерал и, выпятив пузо, и взявшись за рукоятку сабли, гордо попиздил пешочком мимо строя в сторону штаба.
В это же время из казармы вышел огромный мускулистый негр-великан, совершенно лысый, с бородой-эспаньолкой, и одетый только в обтягивающие плотно ягодицы короткие кожаные шорты и начищенные до блеска хромовые фашистские берцы.
Гигант был накачан как один из легендарных трехсот спартанцев, и казалось, что нет ни грамма жира на его могучем теле – настолько были проработаны даже самые мелкие и незначительные из всех составляющих массу рельефных атлетических мышц.
Могучую грудь негра стягивали трещащие по швам толстые кожаные ремни, на руках он носил напульсники с заклепками, а на голове его гордо сидела фашистская кожаная фуражка СС, с окрашенным в радужный цвет не менее гордым нацистским орлом. Из соска правой груди африканца торчало увесистое золотое кольцо, а еще два кольца, чуть поменьше, были у него в левом ухе, и последнее, с висюлькой в виде сердечка – в правом.
– Ебать мордоворот! – выпучил глаза новоприбывший Николай, совсем не подумав, что пизданул это громко, и страшный негр его услышал. – Надеюсь, он людей не ест?
– Ой, мама, роди меня обратно! А ты прикинь – какой у него хуй?! – совершенно охуев от зрелища, ляпнул первое, что пришло в голову, в ответ прокурору Волк.
На правом плече гигант носил ярко-красную повязку, на которой был вышит белый круг, а внутри круга были два красноречиво скрещенных черных щита и копья Марса.
– Ну, наконец-то! – заревел сержант, увидев негра. – Явился, Чунга-Чанга, мать твою за ногу да об стенку! Ну вот ты хули встал в дверях, мудак, опять все про бананы-пальмы думаешь?!
Тот никак не отреагировал на слова Бича, глядя перед собой немигающим, гордым взглядом настоящего бесстрастного африканского воина, каким-то неосмысленным, стеклянным и непередаваемо царственным и величественным. Создавалось впечатление, что черный атлет уже от души покурил нечто очень в стране запрещенное, и что не вся срезанная утром на уборке территории конопля дошла до полкового лекаря, лейтенанта Перца.
– Ну вот, опять двадцать пять! – ругнулся Бич. – Мамбуда! Я к тебе ведь обращаюсь чудовище ты ебнутое! Ты что, совсем, что ли, нихуя не вкуриваешь, замарашка немытая?! Взял барабан и бегом беги в строй, и живее, живее, дебила кусок! Вот дал нам Секач барабанщика ж, пидар…
Забрав у пьяного Харитона барабан, негр неторопливо встал справа от сержанта первого взвода, совершенно отрешенный от всего сущего и витающий где-то в мире иллюзорных африканских духов.
– Рота, равняйсь! Смирно! – гаркнул Бич. – В походную колонну!
По этой команде сержанты покинули общий строй и, топая берцами по асфальту, слаженно встали каждый в двух шагах перед своим взводом, левым