а потом мы тебе компенсируем.
– Ну, – говорю, – буду думать.
– Думай – не думай, а мы тебе доверяем, – говорит, – наш район и область представлять на этом фестивале. Мы бы хор туда послали, но это сложней – целый народный коллектив, а ты и один не хуже выступишь, ты у нас замечательный народный самородок. Так что давай пять и крути педали. Вот тебе адресок на бумажке, вот тебе Светлана Григорьевна на ней записана, кто там всем руководит, вот тебе программа фестиваля.
Еду домой, а сам думаю: самородок-то самородок, а на какие шиши я покачу на эти «Алло, мы ваши таланты на корню видали»? А с другой стороны и правда, если хор туда запустить, это ж никаких средств не хватит, они ж проездят сколько! Думал я, думал дорогой и решил, что кабанчика все равно резать да продавать – не миновать. Уж какие я потом с Шуркой своей речи говорил – это отдельный разговор. В общем, финансовую сторону я решил, кабанчика продал, а вот насчет организационной похуже стало. У них в программе фестиваль три дня, с двадцать третьего по двадцать пятое. Они двадцать третьего съезжаются, у них там просмотр, а сам фестиваль двадцать четвертого. А у меня поезд через день ходит, и мне то ли раньше за день приезжать, да еще лишний день сидеть с этой их программой, то ли приезжать в самый фестивальный день. И у меня получается уже не три дня, а вся неделя. А на такое время меня Шурка не отпустит сто процентов. И решил я ехать так, чтобы попасть прямо на фестиваль, – чего на меня смотреть, на концерте и посмотрят и послушают. Вот я приезжаю, нахожу этот дворец культуры. Кругом народ ряженый крутится с балалайками и гармонями. О, думаю, это наш народ.
– Где тут у вас Светлана Григорьевна такая?
– Знаем, говорят.
Нашел я эту Светлану Григорьевну. Ага.
– Здравствуйте, – говорю, довольный, что нашел. – Я, – говорю, – вот он, приехал. А она так глянула на меня.
– Прие-е-ехал, – говорит, – здра-а-асьте.
Знаешь, кум, так она это сказала, меня как мордой об пенек.
– Где, – говорит, – ты был, заезд участников и просмотр были вчера.
Я ей:
– Чего на меня смотреть, вот он я, а вот моя гармоня.
Она глаза сузила:
– Мы вчера программу уже сверстали, вас не было, а концерт уже начинается. Мы не знаем, куда вас включать, в какую номинацию.
– Да включите, говорю, куда-нибудь, мне без разницы все эти ваши номинации.
Она уже листками зашуршала, а потом глянула на меня:
– А твой костюм где?
– Как, – говорю, – где, ядрена мать. На мне!
– Нет, это не костюм, – говорит, – костюм должен быть народный, вот такой, – и тычет пальцем: там народ вокруг толкается, мужики в рубахах расписных, у баб подолы цветами в тарелку шириной расшиты да узорами.
– Да какие же это народные костюмы, – говорю, – так народ сроду не ходил.
Я-то знаю, какие, у баушки моей в сундуке костюм лежит, она его и на праздник, и на свадьбы надевала. Шурочка моя как-то нарядилась в него, я упросил, так веришь – сам ее не узнал. По избе прошлась – чистая пава, лицо у ней стало доброе, она вроде и ругаться