слова и его написание не запомнятся».
– Неужели «ничего» – единственное слово, которое ты можешь сказать? – спросила сестра.
Заметив, как зашевелились его губы, она поняла, что он вспоминает свои уроки риторики и аргументации, подыскивая для ответа единственно верное слово.
– Не можешь, – довольно продолжила она, – не можешь, верно, не можешь подыскать способ ответить, как бы усиленно ни старался? Ты ведь не можешь ответить? Признайся.
– Не в чем мне признаваться, – торжествующе произнес он.
Они посидели немного, уставившись друг на друга. Элиза пристроила пятку одной туфли на носок другой.
– Люди поговаривают, – тщательно подбирая слова, сообщила она, – что тебя видели с той девушкой из «Хьюлэндса».
Она не стала упоминать о более грубых и обидных сплетнях, которые слышала о своем сидевшем без денег и без дела брате, не говоря уж о том, что он еще слишком молод, чтобы ухаживать за девушкой, пусть даже достаточно зрелой и с приличным приданым. Она сама слышала, как за ее спиной на рынке какая-то женщина тихо сказала: «Каким отличным выходом это было бы для этого юноши. Разумеется, он предпочел бы жениться на особе с деньгами, чтобы избавиться от такого папаши».
Элиза решила ограничиться упоминанием о том, что люди говорили о той девушке. Что она настоящая дикарка и насылает проклятия на людей, что она может вылечить любую болезнь, но может и наслать ее. На днях она подслушала, как кто-то заявил: «За то, что мачеха отняла у нее сокола, она наслала на нее проклятье, и ее лицо покрылось белыми прыщами. И вообще, говорят, от одного ее прикосновения может скиснуть молоко».
Слыша такие заявления, сделанные в ее присутствии прохожими на улице, соседями или покупателями их перчаток, Элиза не притворялась, что ничего не слышала. Она замирала или останавливалась как вкопанная. И устремляла изумленный невинный взгляд на разносчика сомнительной сплетни (она знала, что обладала обезоруживающим взглядом, и ее братец довольно часто говорил ей: «Неотразимая сила твоего взгляда явно связана с невинной чистотой глаз, особенно когда ты изумленно распахиваешь их и становится видна радужка»). Пусть ей пока всего тринадцать лет, но ростом она опередила свой возраст. Девочка таращилась на сплетников достаточно долго, вынуждая их опустить глаза и смешаться от стыда, осознав ее смелость и суровый безмолвный укор. Внезапно она поняла, что молчание порой обладает великой силой. Как раз молчанию брату не удалось научиться.
– Я слышала, – продолжила она с обдуманной сдержанностью, – что вы ходите вместе гулять. После твоих уроков. Правда?
– И что с того? – не глядя на нее, буркнул он.
– По лесу гуляете?
Он пожал плечами с неопределенным видом.
– А ее мачеха знает?
– Да, – сразу, слишком быстро ответил брат и, помедлив, добавил: – Не знаю.
– А что, если…
Элиза задумчиво умолкла, сочтя свой вопрос слишком неловким; сама она имела смутное представление