не догадался, что на то есть свои причины. Вообще-то, я начала писать тебе длинное прекрасное письмо, со всеми новостями, но по причинам, которые ты поймешь позже, порвала его и решила не писать. Но это вовсе не означает «с глаз долой, из сердца вон»! Я отказываюсь с этим смиряться и прошу тебя никогда этому не верить, даже если все тебе говорят обратное – вот и все, я знаю, ты достаточно умен, чтобы читать между строк.
Что касается моих новостей, то я вижу, ты хорошо осведомлен, поэтому не буду утомлять тебя подробностями. В результате того несчастного случая я пострадала довольно серьезно, не только физически, но и морально. Не знаю, как я нашла в себе достаточно мужества и сил, чтобы спеть все 5 спектаклей[55] – это мне дорогого стоило! Луиза была очень добра ко мне, и я никогда вас обоих не забуду.
Себастьян написал мне сюда, умоляя написать ему и послать расписание моих выступлений в Италии, чтобы он мог договариваться с Grand & Opera Comique. Ты сказал, что я не должна соглашаться, поэтому я ему и не ответила.
Серафин от меня без ума, и я почти уверена, что если он поедет зимой в Англию, то позовёт меня – он дал мне это понять. Здесь Лидуино[56] слушал мой четвертый (лучший) спектакль и хотел поговорить со мной. Я попросила его зайти в отель. Он заглянул ко мне в гримерку и спросил, останусь ли я. Я ответила, что это зависит от того, что он мне предложит и что я выберу. Тогда он сказал Луизе: Ma, al principio non si put fare molto[57], и т. д. (К счастью для него, я этого не слышала, а то все могло бы закончится совсем по-другому!). В общем, мы увиделись на приеме в Кастельвеккьо, и он не спускал с меня глаз, как бы приглашая поговорить с ним. Да пошел он к черту! Боже мой, как мне надело получать гроши за свои выступления. Они хотят ставить «Норму», но у них нет сопрано, и ее некому петь. В общем, хотят ставить – пусть ставят, но они мне за это заплатят, и заплатят хорошо. Второй раз то нелепое представление чуть ли не со сломанной ногой и почти задарма не повторится. Все удивляются, что я не подала на них в суд. Ладно, забыли.
Я благодарю небо за то, что оно послало мне это ангельское создание[58], так что впервые в жизни мне больше никто не нужен. Что касается замужества, я все еще хорошенько обдумаю, обещаю тебе, но ведь дело в том, что своего человека находишь так редко. Ты, хорошо зная меня, мой характер и все остальное, поймешь, что, если я говорю, что счастлива с ним, это значит, что он именно тот, кто мне нужен. Он немного старше меня, намного, честно говоря, – ему 52 года, но он поддерживает форму во всех смыслах, иными словами, он это я, если ты понимаешь, что я имею в виду. Он это я, а я это он. Он прекрасно меня понимает, и я его понимаю тоже. В конце концов, в жизни важны именно счастье и любовь, настоящая, спокойная, серьезная любовь и глубокие чувства – это важнее, чем проклятая карьера, от которой тебе остается одно только имя. И потом в ней есть место и свету, и тьме. Даже Серафин, будучи поначалу без ума от меня, счел мою Джоконду слишком тяжеловесной – уверяю тебя – я, возможно, была бы счастливее, если бы пела партии меццо-сопрано. Мой голос все неизменно считают слишком тяжелым и грубым. Но потом они, конечно же, жалуются, что, кроме меня, драматического сопрано