в Порт–Саиде – правда, почему бы и нет…».
Солнечный луч отразился в бокалах с Араратом, преломился, распался на тысячу частей, и по белому потолку пробежали янтарные сполохи.
Дегустация, сдобренная экспертными комментариями и просто житейскими обобщениями, оказалась неожиданно масштабной. Снова всплыл вопрос о диковинных табу развивающихся стран на благородные напитки, и когда выяснилось, что запас Арарата ополовинен, Короляш процесс остановил, сказал, что таких бравых ребят никакие глупые запреты, возможно, и не коснутся, и было решено взять оставшиеся пол-ящика для переговорных нужд в Российском консульстве. – Это ведь наша территория, – резонно обосновал он. – И законы там наши, правильные законы.
«Чего ж это я раньше не додумался…» – негодовал на себя Карагодин.
Неожиданно оказалось, что чудное застолье всего-навсего транзитный аэропорт, а реальная жизнь состоится в ресторане Пекин, где у Короляша всегда заказанный стол.
Теряющий ориентиры Карагодин затребовал связь. Натыкал кнопочки радиотелефона Дарьи, сказал, что в Москве, что едет к ней. Махнул очередной коктейль, всё забыл, набрал Алёну Лиепиньш, услышал в трубке знакомое:"Говорите, дорогой мой человек…" – ойкнул, опомнился, дал отбой. Попросил Короляша доставить его к Дарье и был препоручен заботам Петрухи.
– Встречаемся на Войковской в 10.00, в центре платформы, – сказал на прощанье Савойский. – Ты как себя чувствуешь?
– Как может чувствовать себя человек, которого ждёт любимая женщина?
– Ну, понятно, понятно. Береги себя, нас ждут великие дела.
Ну, здравствуй, странник. Экой ты смешной какой!
Дарья Алейникова мерила лайковыми сапогами периметр своей гостиной, закусывала губку, думала:
– Где он мог застрять? И голос у него был какой-то странный. Вот, скотина. Тут ехать от силы полчаса.
С неким изумлением она вдруг поняла, что просто соскучилась по своему такому ненадёжному, но всё-таки, такому милому дружку, которого последние годы она называла «поволжский сиделец».
Дарья Алейникова, известная московская красавица, странным образом благоволила Карагодину, порой действительно обаятельному и необычайно креативному в организации любовных сетей, осадах и натисках. Щедрому на выдумку красивого времяпрепровождения в разнообразных компаниях, прогрессистко–авангардных, изысканно–декадентских, научно-снобистких, куда он неизбежно привносил элемент некой раскованности, а порой полного, тотального отвяза. С его подачи она познакомилась с каталами профессорского вида, академиками с растерянными провинциальными глазами, с американским профессором Болонкиным, который увлечённо рассказал ей о том, что человечество не останется вечно на Земле…
– Знаю, знаю, – перебивала его просвещённая красавица, – …но в погоне за светом и пространством сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а затем завоюет все околосолнечное пространство”.