с бумагами в руке и стал слушать, как заводится ее машина.
Стихи были скреплены вместе, откопированы и назывались «ЕЕЕЕЕ». Я прочел несколько. Интересны, полны юмора и чувственности, но плохо написаны. Авторы – сама Лидия и три ее сестры, все вместе – такие задорные, такие храбрые, такие сексуальные. Я отбросил листики и раскупорил пинту виски. Снаружи было темно. Радио играло в основном Моцарта, Брамса и Бе.
2
Через день или около того по почте пришло стихотворение от Лидии. Длинное и начиналось так:
Выходи, старый тролль,
Выходи из темной норы, старый тролль,
Выходи на солнышко с нами, и
Давай мы вплетем маргаритки тебе в волосы…
Дальше поэма рассказывала мне, как хорошо будет танцевать в полях с нимфообразными женскими существами, которые принесут мне радость и истинное знание. Я убрал письмо в комод.
На следующее утро меня разбудил стук в стеклянную панель входной двери. На часах было 10.30.
– Уходите, – сказал я.
– Это Лидия.
– Ладно. Минутку.
Я надел какие-то штаны, рубашку и открыл дверь. Потом сбегал в ванную и проблевался. Попробовал почистить зубы, но только блеванул еще раз: от сладости зубной пасты вывернуло желудок. Я вышел.
– Ты болеешь, – сказала Лидия. – Мне уйти?
– Да нет, все нормально. Я всегда так просыпаюсь.
Лидия выглядела хорошо. Сквозь шторы просачивался свет и сиял на ней. Она подбрасывала в руке апельсин. Тот вращался в солнечном свете утра.
– Я не могу остаться, – сказала она, – но хочу тебя кое о чем попросить.
– Давай.
– Я скульптор. Я хочу вылепить твою голову.
– Ладно.
– Надо будет прийти ко мне. Студии у меня нет. Придется у меня дома. Ты ведь не будешь из-за этого нервничать, правда?
– Не буду.
Я записал ее адрес и как добраться.
– Постарайся подъехать часам к одиннадцати. После обеда дети из школы приходят, и это отвлекает.
– Буду в одиннадцать, – пообещал я.
Я сидел напротив Лидии в обеденном уголке. Между нами лежал крупный ком глины. Она принялась задавать вопросы.
– Твои родители еще живы?
– Нет.
– Тебе нравится Лос-Анджелес?
– Мой любимый город.
– Почему ты так пишешь о женщинах?
– Как – так?
– Сам знаешь.
– Нет, не знаю.
– Ну, я думаю, жалко, если человек, который пишет так хорошо, просто ни черта не знает о женщинах.
Я ничего не ответил.
– Черт возьми! Куда Лиза девала?… – Она стала шарить по комнате. – Ох мне эти девчонки, вечно убегают с маминым инструментом!
Нашелся другой.
– Приспособим вот этот. Посиди спокойно теперь, расслабься, но не шевелись.
Я сидел к ней лицом. Она работала над комом глины какой-то деревянной штукой с проволочной петлей на конце. Помахала мне ею из-за кома. Я наблюдал. Глаза Лидии смотрели на меня. Большие, темно-карие. Даже ее плохой глаз – тот, что не совсем подходил к другому, – выглядел