прозябающим в безвестности французом без будущего. Случилось чудо, и я в одночасье перевоплотился в загадочного скандинава, похоже, богатого и… я резко нажал на тормоза – машина-то слушалась великолепно! Что он там мне наплел?
Ладно, его номер с телефонной кабиной еще можно объяснить рассеянностью, но поломка – это уже наглая ложь. Я и впрямь был не в себе, иначе сообразил бы раньше!
В технике я ничего не понимаю. Возможно ли такое – чтобы машина сломалась, а через полчаса поехала как миленькая?
«Сломалась» – он именно так и сказал. Мой мозг искал ему оправданий и нашел их: швед мог преувеличить, чтобы иметь повод для вторжения ко мне. Может быть, он был из тех паникеров, что бьют тревогу, стоит мотору их драгоценного авто издать непривычный звук. Он не решился сказать правду: «Извините, в моей машине что-то странно гудит, могу я воспользоваться вашим телефоном?» Это прозвучало бы несерьезно. Вежливость заставила его сослаться на поломку. Да, наверное, так и было. Могло быть – разве этого недостаточно?
Ясно одно: мне хотелось ему верить. Я видел – чем дальше, тем больше, – что концы с концами не сходятся, и сознательно закрывал на это глаза. Мне было просто необходимо убедить себя в том, что версия покойного правдива или, по крайней мере, приемлема. Иначе напрашивался вывод о заговоре – а это уже паранойя.
Впервые в жизни я чувствовал себя свободным. Это убеждение окрепло во мне так, что воспоминания Батиста Бордава, можно сказать, выветрились – это доказывал давешний разговор с поставщиком вин. Чистый лист – какой взрослый человек не мечтал об этом?
А свободу не должны омрачать никакие подозрения. Тот, кто решил быть свободным, не имеет права на мелочность, дотошность, буквоедство, и нечего ломать голову, почему он сказал то, а не это. Я хотел дышать полной грудью и радоваться жизни. Нет ничего лучше, чем присвоить личность незнакомца, чтобы познать упоение простором.
Я приехал в Версаль. Выбрал я это направление не раздумывая. Куда еще мне было ехать? А там как-никак мой дом. Скажи мне кто-нибудь, что я буду жить в Версале, – ни за что бы не поверил. Но для иностранца этот адрес выглядел не столь обязывающим. Скандинав может жить в этом городе, не имея лилии в гербе.
Я расхохотался, когда увидел виллу. Вот ведь насмешка – я виллы терпеть не могу. Вилла – это представление малых сих о роскоши. Инстинкт добавляет определение: «Вилла моей мечты». Сплошь и рядом виллы носят это название. У виллы не бывает обычных окон, только французские. Я их ненавижу. Обычное окно нужно для того, чтобы обитатели дома могли смотреть наружу, а французское, наоборот, – чтобы обитателей виллы могли снаружи видеть. Иначе для чего бы французскому окну начинаться от пола – ноги ведь смотреть не могут? Зато есть возможность показать соседям свою шикарную обувь, даже когда сидишь дома.
При вилле непременно есть сад, если только можно назвать садом это яблочно-зеленое пространство, на котором вы тщетно стали бы искать хоть одно дерево, достойное так называться.