не строгие, у них хозяева жесткие, чуть что – уволят. Работа хорошая, вот и дорожат. Все ведь зависит от того, как персонал настроить. Одни инструктируют – иди навстречу клиенту, любой каприз. А другие – не обращай внимания на пассажиров, народ у нас неорганизованный, кто в лес, кто по дрова, делай свое дело и не отвлекайся. Ремни чтобы застегнуты, кофе-чай вовремя, водичка – остальное пустое. Пусть книжки читают или спят, рейсы недлинные в основном… Ну что, если готовы, тут местечко есть по дороге, блины и пряники – заедем?
Я обрадовалась, но другой реакции Максим и не ждал. Придорожный ресторан окружен лесом со всех сторон и назывался, конечно, «Медведь». Обычная столовая советского образца, хозяйка хоть и сонная, но улыбается приветливо.
Расстегаи со сливами можно было и не есть, ночью – даже после перелета – желудок отдыха требует. А я, изголодавшись, еще и с собой прихватила. Всю дорогу, оставшуюся до Тобольска, честно жевала медвежий паек.
В трехстах метрах от нас, справа по пути движения, выложено на возвышении огромными буквами, приближаясь, я уже могла прочесть: Тобольск.
– К нам из Калифорнии туристы приезжали, увидели эту декорацию при въезде – очень смеялись. Сибирский Голливуд, говорят. Шутят. Там у них буквы так же расположены, светятся на горе.
Машина все ближе и ближе к городу, Максим выжимает 180 в час, а я почувствовала, что глаза мои слипаются окончательно. Медведь, Крым, Голливуд, Абалакский монастырь, село Покровское за пять тысяч и в другой раз. Перегруз. Последнее, что я спросила у моего водителя:
– Максим, вы точно не уснете?
– Я не усну, – снисходительно заверил он, обернувшись в мою сторону и зафиксировав на миг острый взгляд слегка раскосых глаз, – да и вам лучше продержаться. Почти приехали. – Эти слова прозвучали размыто, нечетко, как часть сновидения. И во сне мне снился мой папа. Наверное, родители Максима родились в тех же краях, что и он, выговор одинаковый. Чистый и четкий русский язык, без акцента. Или потому что сибиряки? И здесь у всех выговор похож?
«Если тебе что-то очень хочется сделать, как бы это ни казалось трудно, почти невыполнимо, – сделай это, и тогда ты сможешь жить дальше», – сказал мне отец когда-то.
Рак у него обнаружили в четвертой стадии, четыре месяца жизни доктора выделили. А он прожил не четыре, а двадцать четыре, за год до смерти приехал ко мне и сказал эту фразу. Как завещание получилось. И ни нотариусы не нужны, ни печати. «Если тебе очень хочется сделать что-то…». Сильный был и умный, до последнего дня жизни неправдоподобно красив. И зэковские песенки, зэковские мотивчики, из деревенской юности привет… Я ему в детстве подпевала: «А я кидаю камешки с крутого бережка», потом – «Мурка моя, Мурка»…
Не Муркой единой, чуть ли не всего Пушкина наизусть читал, во время редких прогулок я очень гордилась, когда он брал меня за руку. В Ростове-на-Дону строительный институт закончил, города возводил, начальником стал большим. Жил с гордо поднятой головой и ушел, ни перед кем не склонившись.
Непобежденным.
Я