было запрещено, но зато она могла беспрепятственно наблюдать за Маньяной и её хлопотами и вертеть в руках продукты из мира по ту сторону стены. На продуктах были указаны названия городов, где они были произведены, и часто после таких открытий Вероника допытывалась у матери, где находятся эти города и что она о них знает. Впрочем, это была игра для маленькой Вероники; теперь, когда ей было почти шестнадцать, Эстель уже не могла сообщить ей ничего нового.
Однако сегодня был особенный, невероятный день. Сегодня впервые за последние несколько месяцев Вероника счастливо улыбалась, предвкушая, как она покинет стены темницы! Они с матерью так и не поняли, почему Роттер вдруг решил пойти навстречу Холланду и одобрил его предложение о переводе девочки в столичный колледж, но Вероника не собиралась омрачать свой праздник поиском причин. Главное – она будет свободна! Она будет учиться вместе с другими подростками и увидит мир! Без преувеличения, она обезумела от радости.
Машина должна была прийти во второй половине дня, и за обедом Вероника от возбуждения не могла проглотить ни крошки. Мама тоже заметно волновалась: она ела суп, но бульон то и дело выплёскивался из ложки. Господин Уильям сидел напротив Вероники и был поглощён своими мыслями. И Вероника, и мать время от времени украдкой поглядывали на него, не решаясь нарушить тишину, но, кажется, ему было не до них. Он ел молча и сосредоточенно, не поднимая глаз.
– Будешь второе? – коротко спросил он у Вероники, не притронувшейся к еде.
– Ешьте, господин Уильям, – Вероника мягко улыбнулась, передавая ему тарелку.
Картошка с рыбой каждый четверг. Мясо в пятницу. Суббота – овощной день. Она знала меню наизусть, разнообразием оно не отличалось. Разве что с годами Маньяна стала готовить вкуснее.
– Ника… – тихо сказала мама.
– Да?
– Не проголодаешься?
Вероника рассмеялась, посмотрела на мать и осеклась. Эстель уставилась на неё, плотно сжав губы; казалось, она совсем не дышит. Вероника ещё никогда не видела маму в таком напряжении – неужели это из-за её отъезда? Кажется, мама хотела что-то сказать, в глазах промелькнула неожиданная решимость, но тут с улицы послышался шум. Холланд вытер рот салфеткой и встал, оправляя форму.
– Прощайтесь, – коротко бросил он и направился в холл.
Вероника поднялась. Непонятное чувство разлилось по телу, и даже немного заныло сердце. Она подошла к Эстель, неподвижно сидящей на стуле с прямой спиной, и обняла её за шею.
– Мама, мамочка! – прошептала Вероника. – Я обязательно буду писать. А если Уильям не разрешит тебе читать почту даже от меня, то я сама приеду и всё расскажу.
Слова «почта» и «приеду» звучали так сладко!
Эстель развернулась к дочери и взяла её за плечи.
– Послушай меня, – сказала она срывающимся голосом, – я написала кое-какое письмо и хочу, чтобы ты его отослала. Это важно. Здесь у меня нет шанса, но ты сможешь… И ответ, если он