к нему и взяла за руки:
– Готов? – спросила она, всматриваясь в его глаза, словно он собирался прыгнуть на резинке с моста.
– Готов, – Поль старался придать голосу уверенности, но от усердия дал петуха. Он тут же кашлянул, словно прочищая горло, и мягко улыбнулся, давая понять, что все под контролем.
Милен отпустила его ладони и постучала.
Им открыла бессменная экономка матери. Мэй жила в их доме, сколько Мила себя помнила. Эта маленькая азиатка со строгим, даже хищным лицом всегда пугала ее. Но, видимо, там, в глубине этой бесстрастной души обитала безграничная преданность, которую Мэй демонстрировала хозяйке все эти годы. Еще ребенком Мила придумала ей прозвище – Цербер. И они с отцом часто «дружили» против Мэй, устраивая безобидные розыгрыши, которые делали ее равнодушное желтое лицо злым. Но надо отдать должное ее выдержке: она ни разу не сорвалась и никак не проявила своего недовольства. Правда, и не упускала возможности отплатить им той же монетой. Позже Мила поняла, зачем отец всегда старался насолить Мэй: через нее он пытался задеть мать. Вот и сейчас от ее холодной отстраненности ладошки Милен вспотели.
– Привет, – стараясь не показать своего замешательства, она, не останавливаясь, прошла внутрь. – Где мама?
– Ваша мама в большой гостиной, – прозвучал у нее за спиной ледяной голос.
– Спасибо, – Милен схватила растерянного парня за руку и потащила вглубь дома.
Обстановка гостиной сначала показалась Полю скучной. Серые стены с широкими белыми карнизами напомнили ему униформу гувернанток начала прошлого века. Но при ближайшем рассмотрении интерьер заворожил его своей элегантной простотой: белоснежные деревянные панели, закрывающие стены на треть, были покрыты искусной резьбой, а простота предметов интерьера с лихвой компенсировалась дороговизной материалов.
Народ уже заполнил гостиную. Все было тихо и чинно, как любил отец, а теперь и мать с нарочитым рвением изображала скорбящую вдову – в лучших традициях дома Мартини. Приглушенное гудение десятков голосов, неспешное движение и темные тона костюмов присутствующих напоминали Милен какое-то ритуальное бдение. Она отмахнулась от язвительных мыслей и стала искать глазами мать. Это заняло у нее не больше десяти секунд, так как было сложно ее не заметить: высокая, худая, с прямой, точно палка спиной, она стояла в компании папиных коллег с бокалом шампанского в руках.
– Вон она, – Мила указала взглядом на другой конец зала и, не оборачиваясь на Поля, направилась к матери.
– Мама, – окликнула ее Милен.
Женщина обернулась. Вблизи она казалась еще выше и суше: ее накрашенные красной помадой плотно сжатые губы придавали вытянутому лицу выражение усталой брезгливости, а гладко зачесанные назад черные волосы словно подчеркивали драматизм мероприятия.
Милен поздоровалась с собеседниками матери: кому-то просто протянула руку, а кому-то позволила себя по-приятельски обнять.
– Знакомьтесь,