облегченно вздохнул, поднял руку:
– Есть, книг не носить.
Когда Лида удалилась, все четыре стриженые головы сблизились, пошептали, потом одна оглянулась на Лиду, снова пошептали. Лида подошла к Игорю, они обернулись тоже к Игорю.
– Чернявин, ты сегодня выходишь на работу?
Игорь открыл рот. Гонтарь сказал строго:
– Встань.
Игорь поднялся.
– Не выхожу.
– У нас не хватает рабочих рук, ты об этом знаешь?
– Я не собираюсь быть столяром.
Лида пояснила ему ласково:
– А если на нас нападут враги, ты скажешь, я не собираюсь быть военным?
– Враги, это другое дело.
И тот самый Филька, который только что отвечал перед дежурной, сказал своему столу, но сказал очень громко, на всю столовую:
– Это другое дело! Он тогда под кровать залезет.
Лида строго посмотрела на Фильку. Он улыбнулся ей проказливо и радостно, как сестре.
– Значит, не выйдешь?
– Нет.
Лида что-то записала в блокнот и отошла.
После обеда Игорь читал книгу: нашел в тумбочке Санчо «Партизаны». В спальню вошел Бегунок, вытянулся у дверей.
– Товарищ Чернявин! ССК передал: в пять часов вечера совет бригадиров. Чтобы ты пришел. Отдуваться тебе.
– Хорошо.
– Придешь или приводить надо?
Володя спросил серьезно, даже губами что-то проделывал от серьезности при слове «приводить».
– Приду.
– Ну смотри, в пять часов быть в совете.
Помолчали.
– Чего же ты не отвечаешь?
Игорь глянул на его серьезную, требовательную мордочку, вскочил, сказал со смехом:
– Есть, в пять часов быть в совете!
– То-то же! – строго сказал Володя и удалился.
28
После дождя
В четыре часа прошла гроза. По лесу била аккуратно, весело, как будто договор выполняла, колонию обходила ударами, поливала крупным, густым, сильным дождем. Пацаны в одних трусиках бегали под дождем и что-то кричали друг другу. Потом гроза ушла на город, над колонией остались домашние хозяйственные тучки и тихонько сеяли теплым дождиком. Пацаны измокли и побежали переодеваться. Более солидные люди, переждав ливень, быстро на носках перебегали от здания к зданию. У парадного входа, с винтовкой, аккуратненькая, розовая Люба Ротштейн стоит над целой территорией сухих мешков, разостланных на полу, и сегодня пристает к каждому без разбора:
– Ноги!
– Богатов, ноги!
– Беленький, не забывай!
К пацанам, принявшим холодный душ, она относится с нескрываемым осуждением:
– Все равно не пущу.
– Да я вытер ноги, Люба!
– Все равно с тебя течет.
– Так что же мне, высыхать?
– Высыхай.
– Так это долго.
Но Люба не отвечает и сердито поглядывает в сторону. Пацан кричит кому-то в окно на втором этаже, тому, кого не видно и, может быть, даже в комнате нет, кричит долго,
– Колька!